был наконец доставлен к окну на балконе.

— И что вы мне можете показать? — ткнул он в стекло.

— Разуй зенки, балбес!

Квартира начальника главка сельского строительства располагалась на двух этажах: гордостью хозяина, воздвигавшего дом, была комната на верхнем, пятом этаже. Наум лично планировал свои апартаменты, жена и дочки занимали нижнюю площадку. Он любил засыпать, блаженствуя в одиночестве и не слыша хлопот и криков беспокойного женского окружения. Любил просыпаться от первых солнечных лучей восходящего солнца и пения птиц. Эту страсть не могло одолеть даже его фанатичное увлечением картами.

— Куда глядеть, дорогая? — блаженно потянулся Наум в сладкой полудрёме.

— Куда? — подхватили дочери, облепив родителей и подоконник.

— Видишь форточку нашего чердака? — зашептала на ухо Софья Семёновна, придавив его пышной грудью.

— Ну? — с трудом пискнул Наум.

— А что из неё торчит?

— Сонечка, ты загадываешь нелепые кроссворды.

— Там голуби, мамочка! — хором взвизгнули дочки.

— Не только. Что бы вы без меня делали? Очнись, Наум!

Под твёрдой её рукой нос Наума влип в стекло, и он действительно прозрел:

— Есть, Сонечка, есть! Только пожалей меня, ради бога, отпусти затылок.

В чердаке мельтешили две или три мужские фуражки, фетровая шляпа и что-то зелёное или синее, будто женский берет.

— Это Трофим, — уразумел Наум. — Трофим Закваскин, наш управдом и дворник. Я давно заставлял его заняться ремонтом крыши, вот он и сколотил с утра бригаду. Ты сама, Сонечка, продырявила ему уши нашим каминным дымоходом.

— Если б не я, уважаемый управляющий главком, наше семейство задохлось бы от проклятой трубы!

Она оставила в покое мужа и, приникнув к стеклу, замахала руками:

— Трофим Григорьевич! Трофим Григорьевич! Что это вы там вытворяете?

Однако крики её имели обратное действие: фуражки, шляпа и берет мигом исчезли.

— Вот те раз! Оглохли они, что ли? — разочарованно опустила руки Софья Семёновна, а успокоившийся Наум Раумович поплёлся к остывающей постели: затянувшиеся допоздна вчерашние сражения в покер, сдобренные изрядными порциями коньяка, продолжали притягивать перегруженный его организм к подушке.

Между тем спокойствие не успело воцариться в покоях потревоженного семейства: двери четвёртого этажа вдруг затряслись от грохота, как если бы в них забарабанили враз несколькими сапогами, и следом нагло затрезвонил звонок.

— Час от часу не легче! — бросилась к дверям Софья Семёновна. — Нет, этот Трофим потерял всякий стыд… Делать ему нечего, как людей булгачить по утрам!

Она принялась отмыкать многочисленные замки с цепочками и раскрыла было рот, чтобы встретить управдома соответствующим образом, но обмерла, застыв. За порогом вытянулся милиционер в сапогах и при синей фуражке, за спиной которого толпился управдом со всей остальной компанией.

— Майор Грохота! — рявкнул милиционер. — Квартира Наума Раумовича Лировиса?

Всем своим грузным телом Софья Семёновна в беспамятстве сползла на паркет.

— Все члены семьи дома? — перешагнул через её ноги Грохота.

Наум Раумович ткнулся головой в одеяло и стал зарываться в него, как страус в песок.

— У вас будет произведён обыск, — бесцеремонно расхаживал по квартире майор, будто ничего особого не случилось. — Вот постановление, — продемонстрировал он бумагу выскочившим из своей комнаты девочкам. — Предупреждаю: если имеются запрещённые в обращении предметы, вещества, оружие, а также золото, драгоценности и деньги, предлагаю предъявить добровольно и незамедлительно. Всё будет запротоколировано.

Девочки схватились за серёжки в ушах.

— Снимать? — с дрожью спросила старшая.

Майор скользнул по обеим невидящим взглядом:

— Товарищ Закваскин!

— Я здесь, товарищ Грохота.

— Приступим. Приглашайте понятых.

Толпа за спиной управдома шевельнулась и, с любопытством озираясь, ввалилась на порог.

— Не все, — остерёг Грохота. — Хватит двоих.

* * *

— Водянкин! Алло! Водянкин! Чёрт тебя подери!

— Слушаю вас, товарищ подполковник!

— Чем слушаешь? Час тебе ору! Жив?

— Так точно, жив.

— А почему молчал?

— Отлучался, товарищ подполковник. Виноват…

— Дежурного могут остановить лишь две преграды.

— Не могу знать.

— Первая — только пуля. Вторая?

— Баба, товарищ подполковник!

— Дурак! Сломанный телефон. Пошуткуй у меня!

— Не до шуток, товарищ подполковник.

— Что так?

— Отлучался по случаю поиска медикаментов, но пришлось скорую помощь вызывать.

— Кому?

— Девчонкам плохо стало. Полегли дочки этого Лировиса, а жена вовсе грохнулась и Богу душу чуть не отдала.

— Чего вы там творите? Где Грохота?

— Исполняет свой долг. Паркет вскрывает уже в третьей комнате.

— Результаты?

— Пусто.

— Сербицкий головы со всех сорвёт, если ничего не обнаружите. Звонил уже дважды из обкома.

— Похвастать можем семейным серебром — ложки, ножи да вилки старинной работы. Ещё бабкина бижутерия с камешками, оставленная внучкам.

— А баба? Как её?

— Жена?

— Ну да. Она же, говорили, без золота не обходится.

— Всё, что на ней — снял Грохота, а в трюмо — ерунда. Да что там!.. На наших у некоторых больше…

— Поговори у меня! Управляющий главком!.. Квартиру-то на какие шиши обстраивал?

— Жена твердит, что квартиру ещё при Боронине от государства получили.

— Оформили, а не получили, тупица!

— Точно так, товарищ подполковник. Только у них на всё документы имеются. Грохота азарт утратил, икру мечет…

— А кто генералу подсунул кандидатуру этого еврея на раскрутку?

— Куда?

— На разработку, балбес! Генерал уже и Первому доложил, и операции ход дал. Ты думаешь, «Снежный ком» — это чья инициатива?

— Грохоте материалы из ОБХСС представили на выбор. Он для начала остановился на этом главке.

— Для начала? Вот я для начала со всех вас три шкуры сдеру, если ничего не найдёте.

— Работаем, товарищ подполковник.

* * *

Подполковник Чуйков метил в начальники штаба управления и лелеял мечту о повышении в должности. Надежды, не успев осуществиться, рушились на глазах, поэтому он уже не просто волновался — его била лёгкая дрожь. Не помешал бы стакан водки, но каждую минуту на телефоне мог объявиться генерал. Разыскав по связи начальника управления ОБХСС, Чуйков вцепился в него:

— Петрович, ты мне докладывал при планировании операции, что у вас ещё в запасе кореец какой-то был. Ты представлял его центральным фигурантом… Что там он заявил о взятках?

— Нет корейца.

— Как нет? Грохота же планировал его на обыск к Лировису взять?

— Не явился.

— Так вы его не арестовали, раздолбаи?!

— Товарищ подполковник!..

— Чую, кондрашка меня достанет, если добром ваша затея не кончится.

— Наша затея?

— А кто генералу дифирамбы пел?

— Это были оперативные соображения.

— Ах, соображения, товарищ Овечкин!..

— Обычные, рабочие наработки… нуждающиеся в оттачивании…

— Вот, значит, как… А когда на закрытом совещании Сербицкий официально обозначил операцию «Снежным комом», что же вы об этом молчали?

— А вы, товарищ подполковник?

Чуйков бросил трубку.

* * *

Сидеть или метаться по кабинету без толку. Он снова набрал капитана Водянкина:

— Обрадуешь чем-нибудь?

— К сожалению…

— Где майор Маскитин? Он же работал с тем корейцем?

— Выехал