опасности, за стенами мне стало спокойнее. Мы с Томасом шли по цветущему лесу, как будто это была самая обычная прогулка. Мелькавшие в траве и ветвях знакомые животные ободряли меня своими приветливыми мордочками, и я почувствовала себя так, словно вернулась домой.

– Скажи, откуда ты столько знаешь о жизни брата? – спросила я, решив занять дорогу разговором. – О его судьбе и намерениях?

– Не ты одна любила приходить к озеру и разговаривать с оленями, – улыбнулся он. – Эдвин хотел, чтобы я знал, за что страдаю, как и он знал, почему провел в башне столько лет. Хотя, если честно, я думаю, что он просто устал от одиночества: даже колдунам иногда нужно выговориться.

– Ты как будто совсем не злишься на него, – заметила я, наблюдая за Томасом.

– Злюсь, наверное. – Он пожал плечами, затем подался вперед, придерживая ветку куста, чтобы я могла пройти. Мы свернули с тропинки в чащу, туда, где я до сих пор никогда не бывала. Задержав дыхание, я шагнула за ним в кусты. – Но я знаю, что не его вина в том, какой он. Если бы не маг, которому родители так слепо доверяли, все было бы иначе. Эдвин рос бы со мной в замке, мне не было бы так одиноко в детстве, а он знал бы хоть что-то кроме издевательств и тяжелой работы. Я не великий знаток магии, но видел, какую цену приходится за нее платить. Эдвину я могу только посочувствовать.

Томас оправдывал человека, который убил его родителей и разрушил его жизнь… В этих словах я отчетливо слышала жалость и, что еще более невероятно, братскую любовь.

– Я восхищаюсь твоей стойкостью, – сказала я, про себя размышляя о том, смогла бы я сама проявить столько же понимания к своему врагу. Правильно это или глупо? – Не уверена, что смогла бы проявить такую же душевную силу, если бы меня лишили всего, что мне дорого.

– Его тоже лишили всего, – заметил Томас, вновь отгибая для меня ветку и дожидаясь, когда я пройду. – Но я хотя бы узнал, что такое счастье, семья, дружба… – он взглянул на меня и улыбнулся. – Любовь. А для него это всего лишь слова. Знаешь, когда много лет ты слоняешься по лесу без возможности хоть чем-то занять себя, забываются мелочи дворцовой жизни, дела, охотничьи сезоны, успехи и неудачи. Важным становится только то, что когда-то ты был счастлив – только это поддерживает в тебе жизнь. Надежда. У Эдвина ее нет, ему нечего вспоминать в дождливые дни, и я сочувствую ему.

– У него есть куда больше, чем он заслуживает, – заметила я, взглянув на Томаса.

Его слова могли бы показаться наивной бессмыслицей, но то, как он говорил о брате… Я чувствовала, что это была отнюдь не наивность, а внутренняя сила, дающая способность прощать. Я никогда не задумывалась о том, каким должен быть настоящий принц, но в тот момент поняла, что именно таким, как Томас. Смогу ли я отыскать такую силу в себе и когда-нибудь сравниться с ним?

В голову пришло, что, если бы нашему плану не помешали, мы бы уже были помолвлены и совсем скоро поженились бы.

Мы уходили все глубже в чащу, солнце уже давно село, и наш путь освещала луна. Цветы скрыли яркие краски, кружевная зелень листвы померкла в темноте, но голубой свет четко очерчивал острые ветви и причудливые узоры коры деревьев. Под холодным сиянием луны я и сама словно стала немного другой. Хотя мы шли не один час, я не чувствовала себя уставшей, даже наоборот – во мне крепла решимость. В ветвях деревьев стали мелькать черные перья: здесь повсюду сновали вороны – сотни, тысячи пернатых следили за нами, время от времени издавая хриплое карканье. Их становилось больше, чем листьев на деревьях.

– Не бойся, это его стражи, – объяснил Томас, обернувшись ко мне. – Он знает, что мы здесь, и пропускает нас.

В самом деле, вороны лишь кричали и перелетали с дерева на дерево, но к нам не приближались. Вскоре мы вышли к каменному дому с высокой темной башней, обвитой плющом. Зловещим силуэтом она тянулась к ночному небу. В единственном окне под самой крышей горел слабый зеленый свет.

Томас с силой потянул на себя крепкую дверь дома, и она со скрипом отворилась. Мы вошли внутрь и оказались в обыкновенном человеческом жилище – всюду царил беспорядок, мебели почти не было, но жилось тут, наверное, лучше, чем под открытым небом.

Эдвина в доме не оказалось, и мы стали подниматься в башню.

Лестница наверх казалась бесконечной, несколько раз Томас останавливался, давая мне передохнуть, а я, хоть и задыхалась, старалась не задерживаться долго. К утру во дворце могли начать волноваться, и мне следовало вернуться раньше.

Наконец ступени вывели нас в просторную комнату на вершине башни. Здесь все было завалено книгами, мешками, подвешенными под потолок, банками, бутылками, заполненными чем-то, о чем лучше не думать. В расставленных тут и там старых горшках цвели причудливые растения, среди которых я могла узнать разве что папоротник, но и его листья обладали удивительным белесым оттенком.

– Эдвин! – позвал Томас, осматривая захламленную комнату. Она казалась бесконечным лабиринтом из столов и стеллажей, я шла мимо них, словно завороженная.

Настоящая башня колдуна… Как же странно иногда оборачивается жизнь. Я всегда мечтала оказаться в подобном месте, но теперь испытывала лишь страх и беспокойство: похоже, Эдвин не прекратил изучать магию, а значит, стал еще сильнее с тех пор, как разрушил королевство своих родителей. И еще опаснее.

Вдруг Томас остановился.

– Вот ты где, – сказал он.

Поискав взглядом своего спутника, я обнаружила его возле окна. Там среди груды горшков и сложенных стопками книг находился полуразвалившийся топчан, на котором под старым одеялом лежал колдун. Его тело было неподвижно, но глаза смотрели вполне трезво, а на лице играла издевательская ухмылка.

– Так-так, братец, ты снова здесь, – протянул он, гаденько улыбаясь. – Дай угадаю: пришел требовать, чтобы я избавил Одри от обещания и вернул тебе твое проклятие?

– И ты это сделаешь, – уверенно сказал Томас. – Эдвин, она не имеет никакого отношения к тому, что с нами произошло! К тому же она наследница королевства, ты не можешь впутывать ее в свои игры, будто это ничего не значит.

– Не надо врать мне, дорогой Томас, или ты принимаешь меня за глупца? – недобро проговорил колдун. – Ты ведешь себя так, будто твое мнимое благородство не позволяет тебе оставить девушку в беде, но тобой движет вовсе не это.

– Я не понимаю, о чем