– Ой, уж больно много сил-то там надо, а? – похлопал своего друга по плечу Васька.

– Не, ты не пойми неправильно! Я готов, я взрослый, – усмехнулся Женя. – Мы же с ней решили. Давно решили. К тому же я поднял на ноги проект… Уж ребенка-то осилю!

– Свечку держать?

– Не. Не надо, – Женя отклонился назад, задрав голову к темному небу, затянутому серыми тучами. – Мне кажется, что я зря переживал. Дети они ведь как овощи. Главное, чтобы проросли. А дальше сами вверх потянутся.

– С такой философией я начинаю переживать за твоих овощей!

Молодой парень усмехнулся, глядя на непроглядные тучи.

– Жень… Там в контракте указано, что необходимо полное исследование методов экстремальной реабилитации. Ну те…

– … в которых травму переживаешь, чтобы очерстветь. Да, я понял. Видел, точнее. Я работаю над этим.

– Работаешь…

Звук пожарной сирены и всполохи проблесковых маячков отвлекли ребят. Вася потушил об лавку сигарету и встал. Женя тоже.

– Вась…

– Пора тебе, да?

Женя Симонов, выдающийся инженер и прародитель совершенной системы реабилитации, лишь кивнул.

– Это были отличные два года… Кстати, а что, в этот раз без мотоцикла?

– Без. Хочу еще немного пройтись.

Вася протянул своему старому другу руку. – Не промокни, ептеть…

Сырые вечерние скверы и парки блестели фонарями, отражаясь от всего до чего дотянулся дождь. Осеннее небо уже было неразличимо во мраке, но чувствовалось, как оно нависло над городом. Пахло весной. Пахло сырыми жухлыми листьям, пахло надвигающимися холодами. Женя каждый год вспоминал тот миг из детства, в котором понял, что времена года пахнут по-разному.

Парень закрывал глаза и вспоминал беспечного ребенка, который выходя из подъезда четко подмечал: «настало новое время».

Машины мелькали мимо, уносясь вдаль. В городе больше не было нерадивых мотоциклистов, суетящихся в междурядье. И электросамокаты тоже стоят теперь прикованные дождем. Все спешат домой, прячась от промозглой осени. Женька тоже спешит. Домой.

Вой сирен нарастал с каждым шагом и как только перспективный инженер добрался до своего дома, пожарные не только замолкли, но и погасили все маячки. Наступила тишина.

Женя пропустил все. Пропустил все звонки от Маши, пропустил безумное возвращение домой со спешкой и нервами. Пропустил пожар и крики людей на улице.

– Живете тут? – подошел пожарный, что снял свою каску наслаждаясь холодным дождем.

– Да. На седьмом этаже.

– Четыреста вторая? – чумазый и пропахший горелым пластиком мужчина поморщился.

– Да.

Пожарный замер. Он всем сердцем пожалел, что подошел к парню, сидящему на скамейке. Жалел, но уйти уже не мог.

– Там работает бригада скорой помощи. Ваша девушка…

– Жена.

– … жена. Они ей занимаются. Ее отвезли в четвертую городскую. Вам бы поспешить.

Женя кивнул. Смотрел на выгоревшие окна четвертого этажа в своем подъезде и не думал ни о чем. Закрыл глаза. Что-то представил. А потом открыл.

Ничего. Пусто. Темноту видел.

Тут уже не отделаться продажей мотоцикла. И становлением взрослым, тоже не обойтись. Оно само как-то резко пришло. Вся эта тяжесть. И сразу дурачиться расхотелось. И сладкое есть теперь тоже не хочется. И фильмы смотреть нет желания. Вот ровно до этого момента жизнь была.

– Хрень какая-то… – Симонов встал и вызвал в воздухе консоль тестироващика. – Не работает это дерьмо…

Веки открылись, и морщины, что были разглажены временным забвением, вновь исписали лицо инженера. Симонов выбрался из «Душегуба» и закурил. По лицу еще стекали остатки осеннего дождя, но мужчина грубо вытер их рукавом халата. Он единственный не пристегнутый пациент. Единственный, на которого не работает сигнализация пробуждения.

– Ну че, Жень. Как успехи? – подошел к тому его давний друг Вася.

Вася не хотел знать ответа. Спрашивал по инерции. А Симонов по инерции ему отвечал.

– Плохо. Работаю.

Отвечал и каждый раз вставал с койки аппарата. Потом шел в туалет, умывался, принимал душ время от времени. И собирался домой.

Не в этот раз. В этот раз в раздевалке Симонова нагнал нахальный мальчишка. Студент подлетел к нему сзади и резко протянул свою руку.

– Петр! – мальчишка вилял бы хвостом, если бы тот у него был.

– Женя, – Симонов протянул ладонь и пожал тощую руку пацана. А потом перевел взгляд на Василия Ивановича.

– Студент. Делегировали ко мне, – ответил Иваныч.

– Я читал! Я про Вас читал, Евгений Дмитриевич! Это был научный прорыв! – не замолкал Петька. – Я читал и про метод ввода, и про корреляцию восприятия…

Симонов отвернулся к шкафчику, доставая свои личные вещи. Сейчас он соберется, поедет домой, поспит в своей маленькой квартире, которую купил еще когда жил с Машей, а потом проснется и приедет сюда. Залезет в «Душегуб» и проведет пару счастливых лет внутри своей головы. Оттачивая систему экстремальной реабилитации.

– … это просто незаменимая в будущем технология! Она позволит обучать людей, вырабатывать мышечную память, закладывать знания! Ее только развивать надо, – суетился мальчишка, все никак не решаясь подсунуть свой блокнот, чтобы получить автограф живой легенды. – Там столько перспектив для научных трудов! Но первый этап же пройден! Вы толкнули науку вперед! «Принятие» – это…

– «Душегуб», – оборвал его Симонов и достал из шкафчика мотошлем.

Эпилог

Иваныч выругался, снимая забрызганный рвотой халат. Шкафчик раздевалки открылся, и мужчина достал из него другой халат. Запасной.

Рука нащупала в кармане забытый Петькой блокнот. Уже пара месяцев прошли, как студент слинял с практики, а блокнот оставил. Василий вещицу достал и пролистнул пару раз от корки до корки. Пусто. На полях почеркушки, и только на первой странице запись.

– «Ептеть»…