Вот доктора Крысу ничем не проймешь. Она ничего не имеетпротив собственного прозвища, главным образом потому, что действительно любиткрыс. И, несмотря на то что ей под шестьдесят, она обожает заливать лакомволосы, превращая свою шевелюру в пучок проволоки, любит альтернативный рок идает мне переписывать СD — я понятия не имел о XX, пока не встретил диктораКрысу. И по счастью, она находится за пределами моих сексуальных радаров, такчто я в состоянии сосредоточиться на занятиях, которые она проводит в НочномДозоре («Крысы», «Охотники на инфернов» и «Чума и другие эпидемии прошлыхлет»).

Как и большинство работающих на Дозор людей, она не инферн.Просто труженица, которая любит свою работу. Без этого у нас делать нечего.Платят здесь не так уж много.

Бросив последний взгляд на обвалившуюся лестницу, докторКрыса начала расставлять вокруг ловушки и раскладывать кучки яда.

— Неужели им мало отравы? — спросил я.

— Хочу попробовать кое-что новенькое. Сие средствонесет на себе аромат Кэла Томпсона. Несколько мазков твоего пота на каждуюкучку, и они съедят все за милую душу, еще и спасибо скажут.

— Моего чего? Где вы раздобыли мой пот?

— С карандаша, который я позаимствовала у тебя назанятиях, после письменной контрольной на прошлой неделе. Ты знаешь, письменныеконтрольные заставляют тебя изрядно попотеть, Кэл.

— Не до такой же степени!

— Много и не нужно, плюс арахисовое масло.

Я вытер ладони о куртку, чувствуя раздражение… впрочем, нетакое уж и сильное.

У крыс чрезвычайно чуткие носы; они — гурманы гниющегомусора. В пище они в состоянии засечь даже миллионную долю яда, а своихинфернов чуют на расстоянии мили. Поскольку в определенном смысле я былпредтечей Сары, мой запах действительно мог перекрыть вонь яда.

Наверное, было разумно позаимствовать у меня пот. Мы должныубить «семью» Сары до того, как она разбежится по всему Хобокену. Голодная«семья», потерявшая своего инферна, потенциально очень опасна, посколькупаразит запросто может перейти с крыс на людей. Меньше всего Нью-Джерсинуждается еще в одном инферне.

Вот такая интересная особенность у доктора Крысы: она любиткрыс, но одновременно любит разрабатывать новые, захватывающие способы убиватьих. Как я уже говорил, любовь и ненависть не так уж далеки друг от друга.

Десять минут спустя прибыла транспортировочная бригада. Онине стали дожидаться, пока сядет солнце, просто срезали замки с самых большихдверей и задним ходом проехали через них на своем мусоровозе; система охраннойсигнализации взвыла так громко, что могла бы разбудить и мертвого. Мусоровозыдля транспортировочной бригады — то, что нужно, дважды никто никогда о них и невспомнит. Сконструированные как чайки, они остаются практически невидимыми дляобычных людей, спешащих по обычным делам. И если парни, которые сидят в них,одеты в прочные защитные костюмы и резиновые перчатки, что в этомудивительного? Мусор — это опасно, в конце концов.

Не рискнув воспользоваться сломанной лестницей, парни изтранспортировочной бригады достали из мусоровоза веревочные копии с «кошками»,вскарабкались наверх и на носилках опустили Сару на первый этаж. Они всегдавозят с собой горноспасательное снаряжение.

Я писал отчет и одновременно смотрел, как идет операции, апотом спросил их босса, могу ли я поехать па мусоровозе вместе с Сарой.

Он покачал головой.

— Никаких пассажиров, Малыш. Тем более тебя хочетвидеть Шринк.

— Ох!

Если Шринк вызывает, остается лишь идти к ней.

Ко времени моего возвращения на Манхэттен уже совсемстемнело.

В Нью- Йорке принято размельчать ненужное стекло, добавлятьего в бетон и делать из этой смеси тротуары. Такой стеклоасфальт смотритсяхорошо, в особенности если обладать зрением инферна. Пока я шел, он посверкивалпод ногами, отражая оранжевое мерцание уличных фонарей.

Важнее всего в стеклоасфальте то, что он отвлекает взгляд отпроходящих мимо женщин: в стильных «Виллиджерах»,[6] туфлях нанизких каблуках и с крутыми аксессуарами; туристок, рассматривающих все вокругшироко распахнутыми глазами и жаждущих спросить дорогу; идущих танцующейпоходкой студенток Нью-Йоркского университета в плотно облегающих форменныходеждах. Хуже всего в Нью-Йорке то, что в нем полно прекрасных женщин, при видекоторых голова идет кругом от совершенно невероятных мыслей.

После охоты мои эмоции все еще были на взводе. Я чувствовалподошвой кроссовок гул далеких поездов подземки и слышал жужжание таймеровуличных фонарей в их металлических коробках. Ловил запахи духов, лосьона длятела и шампуня.

И смотрел на посверкивающий тротуар.

Однако я был не столько сексуально озабочен, сколькоподавлен. Перед глазами по-прежнему стоял о6раз Сары на шаткой постели,умоляющей дать ей бросить еще один, последний взгляд на Короля, как бымучительно это ни было.

Я всегда думал, что, когда найду ее, ощущение краха станетне таким всеобъемлющим. Жизнь никогда снова не будет полностью нормальной, нопо крайней мере какие-то долги окажутся выплачены. С ее выздоровлением мояцепочка инфекции оборвется.

Но я по- прежнему чувствовал себя паршиво.

Шринк много раз предостерегала меня, что носители всю жизньтерзаются чувством вины. Превращать своих любовниц в монстров — это знаете ли,не поднимает настроения. Мы переживаем из-за того, что сами не превратились вмонстров, — синдром уцелевшего, так это называется. И мы чувствуем себяужасно глупо, потому что не заметили собственных симптомов раньше. В смысле, я,типа, диву давался, почему это диета Аткинса развивает у меня ночное зрение. Нотакого ощущения, что здесь есть о чем беспокоиться, не возникало…

И еще один животрепещущий вопрос: почему я не забеспокоилсявсерьез, когда моя единственная настоящая подружка, две девушки, с которыми уменя были свидания, и еще одна, с которой я обжимался в канун Нового года,сошли с ума?

Я просто думал, что для Нью-Йорка это нормально.

От общения со Шринк волосы у меня на затылке всегда встаютдыбом.

Она живет в недрах городского дома колониальной эпохи, ссамого начала ставшего штаб-квартирой Ночного Дозора. Ее офис в конце длинногоузкого коридора. Мягкий, но устойчивый ветер толкает вас к ней, словнофантомная рука. Но это не магия, это, что называется, «профилактика на основесниженного давления» — фактически огромный, сделанный из воздуха презерватив.Через весь дом со всех направлений в сторону Шринк постоянно дует ветер. Ниодин даже заблудившийся городской микроб не может избежать ее, потому что весьвоздух в доме движется к ней. После того как она выдохнула воздух, он проходитмикрофильтрацию, подвергается обработке хлором, нагревается примерно до двухсотградусов по Цельсию и только потом выбрасывается из дома через вечно коптящийдымоход.