теперь? Теперь я не могу не думать о нем…Взять и вернуться, но что будет дальше? Нет. Я должна принять, что разом, разом лишилась Вадима и это было мое твердое решение. Все. Теперь мне просто нельзя быть его. Нельзя прижаться в крепкие, родные мне объятия, нельзя жадно впечататься в его губы, нельзя подойти сзади, чтобы прижаться к крепкой спине, как и нельзя почувствовать его прикосновения, объятия со спины и задыхаться от одного только прикосновения. Я знала, что у него была Нина, младше его всего ничего, а на каких-то девять лет, которая целовалась с ним при всех без всякого стеснения, а он и был рад такой открытости. Только я ведь не такая… Вадим рад слышать всякую ерунду, которую Нина с такой охотой заливает ему в уши, но только я всегда говорила с ним о самых волнующих моментах, делилась, обнажалась перед ним душой и казалось, что я могу быть собой, но нет…Я не понимала только одного, как поцелуй из горячего, пронизывающего, страстного превратился в рутинный и такой не нужный нам? Почему он в какой-то степени, но охладел ко мне? Вот я…Вадим, вот я, здесь, тебе нужно было протянуть руку….хах, но тебе же нужна легкость, тебе нужна доступность, так задыхайся же ей сполна…

В "Одиссее" Гомера рассказывается любовная история Афродиты и Ареса: узнав о связи жены от всевидящего Гелиоса, законный супруг Афродиты, Гефест, решил по-свойски наказать неверную. Он смастерил волшебную, невидимую глазу сеть и приладил ее к ложу. Во время свидания они оказались в ловушке, — и тут появился Гефест и при виде барахтавшихся в сети любовников начал хохотать. Раскаты его хохота были слышны на земле, и смертные могли принять их за гром. Сбежались боги. — Смотри, Зевс! — гаркнул Гефест. — Вот как я наказываю за неверность. Богини захихикали, показывая пальцами на пойманных, боги тоже развеселились, хотя многие из них сами не прочь были бы занять место Ареса. Освобожденные Гефестом по просьбе Посейдона любовники немедленно расстались. Арес умчался во Фракию, где немедленно разжег новую кровопролитную войну, а Афродита — на Крит в Пафос, где ее искупали и натерли нетленным маслом хариты.

В какой-то момент, я устала…потому что, когда Вадим целовал меня — думал о Нине. Прижимаясь лицом к макушке, и вдыхая запах моих волос, он чувствовал терпкий запах муската Нины. Устала, потому что, когда мы целовались и я откровенно млела от наслаждения, он вдруг вспоминал Нину, но даже с этим я могла смириться, но, когда он сжимал в ладони мои волосы, я улавливала эти нетипичные для нас движения…его ладони вспоминали, как это приятно наматывать огненно рыжие волосы Нины в кулак, и это было совершенно иначе. Наступил момент, когда Вадим назвал меня просто «хорошей»…Конечно, я понимаю, что Нина целовала его первой, когда он затаскивал ее к себе на колени, и утыкался носом в шейку, дыша так глубоко, что у него сносила крышу только от этого… Я знала, что Вадим задыхался ею…наверное, я не умела смотреть на него с трепетным возбуждением так, чтобы у него останавливалось дыхание и я ушла. Ушла…оставив все, что только можно в прошлом, даже дочерей…ведь они соизволили остаться с отцом. Это был второй удар ниже паха, но настаивать я просто не стала. Девочки взрослые и это их выбор.

Я бросила все, но только не Пандору, впрочем, уже как месяц я вернулась домой, в город с которого когда-то давно сбежала, словно жертва страшного насилия, но нет, сбежала я в поисках себя, но нашла Пандору и Вадима…нашла, как я думала, своего родного человека, с которым и в огонь, и в воду, но оказалось, что можно пройти стихии, но нельзя обойти животную натуру. Наступила теплая осень, и я вышла на прогулку по городу, любуясь отстроенными за время моего отсутствия зданиями, их яркими фасадами, радуясь, что начинается моя новая, свободная, счастливая…да, счастливая жизнь. Я шла по улице вдоль витрин магазинов. Вспомнила свое отрочество и захотелось снова побыть этой безмятежной девчонкой, коей была до замужества. Напялила обтягивающие мои стройные ноги джины, легкие кеды на босую ногу, худи бледно-розового цвета. Мои русые волосы аккуратно ложились на плече и игриво подпрыгивали тяжелыми кольцами при ходьбе. Все мои мысли были о переменах в жизни, о новых людях в моей жизни и моем стремлении наладить старые увлечения.

— Хэй, красавица, куда это идете? — окликнул меня мужской голос и я на секунду приостановилась, повернув голову, увидела притормозивший автомобиль рядом со мной и его хозяина, молодого человека лет тридцати.

— Эм, — я вздохнула. — боюсь, нам не по пути. У меня дела.

— И я по делам, а это значит, нам по пути. — ответил он улыбаясь. — как на счет кофе? Или обеда? Я еду в кафе, которое непода…

— Кофейня что-ли? Рядом с садиком? — улыбнулась я. — Мятный кролик, кажется.

— Во-во. — воодушевился мужчина. — хотел бы, чтобы Вы мне составили компанию, был бы признателен, а обед с меня и кофе за мой счет в качестве знакомства, кстати, как Вас зовут?

— Полина. — ухмыльнулась я.

— Очень приятно, а меня Макс. — он вышел из авто открывая дверь рядом с водителем. — пообедаем, а после я довезу тебя по твоим делами, идет?

Загорелось ли у меня сердце от переживаний? Скорее, нет, чем да. Я села в машину совершенно не понимая, что мною движет, ведь это было совершенно не в моем стиле, но что примечательно, я совершенно не чувствовала себя скованно, а наоборот, первая заводила разговор, не позволяя ему потухнуть. Мы шутили, оказывали друг другу этакие знаки внимания, все это не могло не нравится девушке, но я была к этому холодной. Мятный кролик по меркам движения авто, и, правда был не далеко, и со временем стал только уютнее, конечно, когда эту точку начал держать отпрыск одни богатеньких местных владельцев табачного завода, аудиторию собрала кофейня быстро, ведь деньги всегда все решают. Этому кафе, кстати, было чуть больше пятнадцати лет, но даже это по кофейным меткам очень много. Макс заказал себе яблочный пирог, бутылку красного вина и кофе. Макс принялся разливать вино по бокалам.

— Я не пью. — уверенно отрезала я ковыряя вилкой пирог. — и, сорри, за неуважение, яблочные изделия терпеть не могу.

— Но… — Макс вздохнул. — это только за знакомство, ты украшение моей теплой компании. Я