— Сегодня на ужин тушеный варан? — пошутила Лейла, подходя к нему.

— Я бы предпочел салат из гадючьих языков, — ответил Роман, приподнимая потертую, деревенского вида фетровую шляпу в знак приветствия.

— Ты знаешь, что на свете бывают и любезные мужчины?

— Это потому, что они незнакомы с тобой!

— Когда закончите флиртовать, — пробормотал Маттео, — вы сможете, вероятно, приступить к работе.

Лейла скорчила рожу и быстро проскользнула в грот, между тем как Роман вытаскивал из смятой пачки очередную сигарету.

— Вы, итальянцы, неисправимые романтики! — произнес он, чиркая спичкой.

— Мой дорогой Роман, — жеманно произнес Маттео, — я прежде всего неисправимый наблюдатель. Наш очаровательный маленький фотограф в вас влюблена. Знаете, — продолжил он, внезапно сделавшись серьезным, прежде чем Роман успел возразить, — знаете, мне действительно не терпится как можно скорее попасть в Тепе-Сабс. Это моя последняя экспедиция, затем я ухожу на пенсию. Жена уже много лет меня пилит, хочет, чтобы мы жили нормальной жизнью. Ездили в круизы, играли в лото, ходили в гости к родственникам, сидели с внуками — в общем, делали все то, на что у меня никогда не было времени…

— Вы не обязаны уходить на пенсию. Даже ради того, чтобы доставить ей удовольствие.

— Нет, конечно. Но я хочу состариться вместе с ней, Роман. Она будет вести со мной беседы, будет выслушивать мое старческое брюзжание, следить, чтобы я вовремя принимал лекарства. В конце концов, после сорока лет странствий я обязан подарить ей хоть несколько лет такой жизни, как она хочет, вам не кажется?

Роман молча кивнул. Сам он никогда не сделал бы такого выбора. Он всегда жил холостяком. Семейная жизнь казалась ему непонятной и странной, как сказка. Одна из тех волшебных сказок, какие он когда-то рассказывал сам себе в полумраке камеры. Слово «камера» неприятно отозвалось в нем; он лишь изредка позволял себе думать о том времени и каждый раз испытывал от этого почти физические страдания, на грани удушья. Но с камерой было покончено, и уже давно. Он свободен. Но разве мы свободны выбрать другую дорогу, чем та, которую судьба предначертала для нас?

Он тряхнул головой, прогоняя неуместные мысли. Лейла выходила из пещеры, перематывая пленку, за ней шел Ян, склонившись под весом каменного обломка. Омар поспешил ему на помощь, и оба они медленно пошли по направлению к лагерю. Лейла подала руку Сальвани, который продолжал ворчать, и они тоже ушли.

Роман в последний раз спустился в пещеру. Круг камней казался теперь другим. Неполный, подумал он. Послание было уже иным. Но, однако, не создавалось впечатления, что камни раздосадованы. Они излучали надежду, подумал он; надежда и что-то вроде возбуждения витало теперь в полумраке пещеры. Ты свихнулся, старик, сказал он себе. Ты окончательно свихнулся. Определенно, длительное общение с шаманами на пользу тебе не пошло!

Он вышел. Сдвинул шляпу на затылок. Застыл на месте. Ящерица застыла тоже, метнув свой длинный раздвоенный язык. Пустынный варан, длиной добрых полтора метра, вышел на охоту. И был очень недоволен, обнаружив на своей территории чужака. Роман четко различал его отточенные когти и острые зубы. Гигантский ящер, почувствовав опасность, мог стать весьма агрессивным. Спокойно, мой чешуйчатый красавец! Убери свой очаровательный язычок и ступай своей дорогой. Здесь найдется место для обоих. Варан, казалось, покачал головой, быстро-быстро поворачивая ее направо и налево, не переставая при этом то высовывать, то убирать язык, который служил ему для того, чтобы собирать пахучие частички, которые он подносил к своему нёбу. Потом, оставляя на песке извилистый след, стремительно скрылся в пыли. Роман проследил за ним взглядом, и там…

Там кто-то был. Стоял на склоне холма.

Худой силуэт в тюрбане, глаза скрыты темными очками, брюки с напуском, под мышкой какой-то продолговатый предмет, который вполне мог оказаться винтовкой.

Роман медленно поднял левую руку и крикнул:

— Салям!

Тот не ответил и поспешно соскользнул в разлом, скрывшись из виду. Какой-нибудь горец? Беглый талиб? Или один из наркоторговцев, которые без конца снуют по этим пустынным краям? Роман пожал плечами. Какая разница. Отъезд и так слишком затянулся. Оставалось решить единственную проблему: как до наступления вечера добраться до следующей стоянки, потому что ехать ночью по ухабистым тропам с многочисленными выбоинами и пропастями по краям чрезвычайно опасно.

Он добрался до лагеря, быстро убедился, что все погружено и упаковано, что никакого мусора не осталось и что Влад и Ли не забыли, в каком направлении следует ехать. Нетерпеливая Лейла, стоявшая на ступеньке трейлера, прикрыла рот концом хиджаба, чтобы защититься от пыли. Она обожала путешествовать вот так, стоя, держась за дверцу, как мальчишки на улицах ее родной Бухары. Она полагала, что гораздо удобнее фотографировать на ходу и что так, находясь, если можно так выразиться, в центре пейзажа, она получит гораздо больше впечатлений, чем если смотреть сквозь грязное стекло трейлера. Омар присоединился к Ли и Уулу, а Роман вскарабкался в микроавтобус, до такой степени покрытый пылью и грязью, что различить его первоначальный красный цвет было практически невозможно, между тем как Влад пристраивал за рулем свое длинное туловище, мусоля в углу рта неизменную сигарету.

Все были на месте. Д'Анкосс, погруженный в свои листочки, испещренные неудобочитаемыми закорючками; Татьяна возле окна, царапающая что-то карандашом на полях гидрологического атласа, огромные голубые глаза скрыты темными очками от Армани; Маттео Сальвани, уже успевший вспотеть, с сумкой на коленях, протирающий толстые стекла очков; и Ян, устремивший глаза в пустоту, задумчиво пощипывающий кончики рыжих усов. Палеоантрополог, палеоклиматолог, палеогеолог, палеограф. Университетские светила, авторы фундаментальных монографий. И он, Роман, их проводник и наставник, в прошлом молодой, подающий надежды студент, чья учеба была неожиданным образом прервана на втором курсе, дождливым осенним днем, когда в воздухе витал запах крови. В самом деле, он писал только стихи, болезненные, как зияющая рана. Ну все, хватит, приказал он себе, прошлое уже в прошлом, а будущее еще предстоит.

Он занял место рядом с Владом, который наконец запустил мотор, и обе машины медленно тронулись по ухабистой тропе, микроавтобус впереди.

А за ними, в тени скалистого утеса, некто в тюрбане, неподвижный как статуя, смотрел, как они уезжают.

— Пора пипи! — крикнул Влад, давя на тормоз.

С возгласами облегчения измученная команда поспешила покинуть автобус, чтобы размять затекшие ноги на каменистой тропинке.

Влад спрыгнул с подножки и с хрустом потянулся. Он умирал от желания выпить холодного пива. Именно это ценил он больше всего, когда возвращался к себе на Урал, в Пермь. Холодильник, ледяные пиво и водка, которые смачивали иссушенную глотку, маринованные огурчики. Не жена, не дочери, нет, не эти абсолютно чуждые ему существа, которые с упреком рассматривали его, когда, не в силах заснуть, он вставал ночью, чтобы пить и пить, устремив взгляд на серую блочную пятиэтажку напротив и тщетно пытаясь воскресить сухой и терпкий запах пустыни. Жена, которая уже много лет изменяла ему с его приятелем Сергеем, глупые, взбалмошные дочери, на уме у которых были только косметика да кино да виляние задницами на дискотеках. Он давно забыл, что такое быть отцом, мужем, он был бродягой, худым, грязным и опаленным солнцем, которому они вынуждены были предоставлять стол и дом, но которому не доверяли и молча, настороженно смотрели, как он пьет свою тоску перед распахнутым, несмотря на холод, окном.