Ткань занавески затрепетала, и вошла настоящая, реальная молодая женщина, голова которой была укутана черным платком, жилет цвета хаки с многочисленными карманами пропылился насквозь.

— Вот мерзкая погодка! Что сегодня на ужин? — бросила она с порога.

— Тебе тоже добро пожаловать, Лейла, — улыбаясь, отозвался Уул.

— Ладно, ладно, простите меня, я умираю от голода и жажды. И ненавижу песок.

— Что за проблемы? Просто в следующий раз нужно будет выбрать Антарктиду, прелестное дитя, — отозвался Сальвани, не поднимая головы.

Молодая женщина показала ему язык и сняла хиджаб, который надевала всегда, когда выходила куда-нибудь одна. Черные жесткие волосы обрамляли очень смуглое лицо с темными миндалевидными глазами: внешность, типичная для ее родного Узбекистана. Глядя, как она стакан за стаканом пьет чай, Роман в очередной раз спросил себя, почему очаровательная Лейла не вызывает в нем совершенно никакого желания. Слишком резкая и слишком похожа на мальчишку для такого старомодного типа, как я, подумал он. Лейла скорее напоминала танк в действии, чем трогательную растерянную барышню. Невольно он вспомнил вибрирующую энергией Антонию. Антония… Что с ней теперь? Приговорена к двадцати годам без права помилования… Сейчас она, должно быть, уже вышла на свободу. Дама зрелого возраста. Неужели до сих пор стреляет из автомата в лесу? Он не сохранил с ней никаких связей, впрочем, как и с другими членами организации. Во всем, что касается этого безумного времени, полный провал в памяти.

— В самом деле, забавно! — произнес Ян, опуская листки.

Роман пожал плечами:

— В чем дело?

— Несомненно, это образчик неподражаемого французского юмора! — подбавил жару молодой человек. — Привет, Лейла. Мы ужинать сегодня будем?

— Ждите, не готово! — зарычал Уул.

— Вот так всегда: варится невероятно долго и на вкус отвратительно, — проворчал Ян.

Роман положил ему руку на плечо:

— Да объясни же, в чем дело?

— Ты решил меня поиметь со своими надписями, да? Э-э… как это у вас говорят… А, лажа.

— Пещеру с камнями нашел Омар.

— Ну конечно. И шотландских воинов тоже?

— Что, приехала какая-то шотландская группа? — спросила Лейла, пытаясь стащить горсть фиников, но тоже вынуждена была отступить перед угрозой получить дымящейся поварешкой.

— Не знаю, — недоуменно ответил Роман. — Спроси у нашего маленького гения.

— Этот недоразвитый подросток попытался меня провести! — объяснил тот Лейле, которая водила влажной салфеткой по лицу.

— Ничего подобного! — возмутился Роман. — Омар, скажи ему!

— Да Омар тебе душу продал, — заметила Лейла. — Нельзя верить ни одному его слову.

Роман пожал квадратными плечами: результат многих лет занятий с гирями.

— Невероятно! Оказывается, этот мальчик не умеет даже читать!

— Это я-то мальчик? — переспросил Ян, надувая тощую грудь.

Он походил на воинственного петуха-переростка, тогда как Роман, уступавший ему в росте добрых сантиметров двадцать, напоминал недовольного быка.

— Нельзя ли потише? — вздохнула Татьяна, делавшая на карте какие-то пометки.

Омар устремил на Холмса свои гагатовые глаза:

— Камни очень старые. Старые, как Кевир. Кевир. Соляная пустыня.

— Ага, и на них огамические надписи, — усмехнулся Холмс.

— Огамические? — переспросил Омар, хмуря брови. Блестящий студент математического факультета, он подрабатывал гидом, чтобы платить за учебу, из-за ломаного английского его нередко принимали за дурачка.

— О-га-ми-чес-ки-е, — по слогам повторил Холмс, — письменность кельтов Великобритании. Каждая группа насечек соответствует определенной букве. Чтобы написать одну фразу, потребуется целая каменоломня! Этим и объясняется краткость надписей, которые до сих пор удавалось расшифровывать.

— А что говорит послание? — захотел узнать Омар, всерьез заинтересовавшийся разговором.

— Не знаю. Сходство с гэльским языком не дает ничего. Должно быть, они пользовались другим алфавитом, от которого у меня нет ключа. Маленькая тайна, состряпанная нашим милым Омаром, — сделал он вывод, вновь собираясь погрузиться в книгу.

— Fardo, завтра ты, omadan и didan пойти посмотреть! — бросил Омар. — Мы не лгать!

— Ладно, ладно, — тяжело вздохнув, согласился Ян. — Послушайте, когда мы все-таки будем есть?

— Готово! — торжественно провозгласил Уул, опрокидывая поварешку густого, с комками, супа в первую из поставленных перед ним алюминиевых мисок. — Id! Ешьте!

Именно в этот момент полог палатки раздвинулся, чтобы впустить Антуана Д'Анкосса. Уул заботливо прикрыл миску своей широкой ладонью, потому что облако песка не замедлило ворваться в палатку вместе с вновь прибывшим, чей когда-то элегантный льняной костюм приятного кремового цвета превратился в жесткие красноватые обноски.

— Как раз вовремя, прямо к нашему вкусному ужину, — пошутила Лейла, погрузив ложку в миску, заполненную до краев.

Д'Анкосс, невысокого роста, худой человек лет пятидесяти, с правильными чертами лица, тонкими светлыми волосами, всегда аккуратно зачесанными назад, ответил ей короткой усталой улыбкой. Видный палеоантрополог, ученый, увенчанный всеми возможными почестями, он был по природе человеком предельно сдержанным. Любимая тема — степные народности, — казалось, занимала его до такой степени, что у коллег порой создавалось впечатление, что они разговаривают с глухонемым. Обведя присутствующих рассеянным взглядом, он молча встал в конец небольшой очереди, которая успела образоваться перед Уулом.

— Нет слов, — внезапно произнес Холмс, взмахнув ложкой, — просто нет слов. Уул, ты и в самом деле самый плохой повар в мире!

— Суп mash sann, очень вкусно, daalan, горячий, и много витаминов. Твоя есть, чтобы наполнить мозг!

Этот монгол, ворчливый и внушающий уверенность, всегда находящийся в хорошем расположении духа, он настоящий клад для экспедиции, подумал Роман, машинально глотая похлебку. Ему приходилось видеть слишком много групп, где разногласия перерастали в ссоры и откровенную вражду, что в непростых условиях чужой страны имело порой драматические последствия. Поэтому он был просто счастлив, что у них есть Уул, на которого всегда можно положиться, который опекает их и окружает заботой.

После короткого ужина, прошедшего в молчании, каждый погрузился в свои мысли. Омар вытащил тар, инструмент наподобие лютни, и тихо стал наигрывать какую-то мелодию. Палатку сотрясали яростные порывы ветра.

Позже, в спальном мешке, Роман ворочался, пытаясь заснуть. Потрескивание песка и завывание ветра сливались в монотонное протяжное пение, наполненное страданиями и одиночеством, вызывавшим в памяти ненужные картины ненавистного прошлого, от которого он все бежал и бежал, и не было конца этому бегству.