Эммануэль взяла его за руку, подвела к постели, легла сама изнаком пригласила Брюса последовать ее примеру.

— Я отдаю себе отчет, что ты знаешь меня совсемнедавно, где-то около месяца. Что касается меня, мне требуются годы, чтобысделать вывод, люблю я человека или нет. Но тебе гораздо труднее понять это. Тыдолжен знать не только меня, но и весь этот дом, всех тех, кто живет здесь илипросто бывает в гостях. Но, может быть, я требую от тебя слишком многого?

Брюс отрицательно покачал головой.

— Если я и излишне настойчива, — продолжалаЭммануэль, — то это из-за того, что я просто боюсь времени. Ты понимаешьменя?

На этот раз Брюс кивнул утвердительно.

— Ты же не боишься времени, поэтому ты нужен мне.

— А твои дети?

— Они очень похожи на тебя. Вернее, они такие же, как иты. Кристофер, Из, двое их друзей еще не выросли настолько, чтобы думать обэтом, и это вполне естественно. Меня больше беспокоят люди типа Маттиаса,Монель и Стефани. Я никак не могу понять, что у них в глубине души.

Брюс улыбнулся и несколько меланхолично заметил:

— Не стоит особенно сетовать на время.

— Конечно, тем более что нам остается пространство!Естественно, не абсолютно все, а лишь та часть, которая доступначеловечеству. — Эммануэль поспешила уточнить свои слова, увидев, что налице Брюса появилась тень сомнения, хотя и не совсем точно представляла, чтоименно могло вызвать его недоумение:

— Я знаю, что пространство иногда может быть сурово кнам, но, в отличие от времени, далеко не всегда. Если все окружающее неприятнотебе, ты можешь дотронуться до моей кожи, и радость ее осязания будет для тебяистинным пространством. Все остальное не должно тебя интересовать. Как видишь,ты ошибался, утверждая, что мы бессильны против времени. Радость, которую тыощутил, прикасаясь к моей коже, способна остановить время. — Разговариваяс Брюсом, Эммануэль ни на минуту не прекращала ласкать его грудь, живот, словновтирая в его тело свои мысли. — Камни, из которых сложена печь, былигрубыми. Такими же грубыми были тела Кристофера и Из, когда мы их вытащили навоздух. Но вся эта грубость отступает в моей памяти, когда я глажу тебя, ощущаютвое тело. Если бы я была грубой, как большинство живущих на земле людей, я,наверное, уже давно сделалась бы старухой. Я рассказываю тебе все это, чтобы тыпонял, для чего мне нужен этот дом и почему я хочу жить так, как мы здесьживем. Я хочу, чтобы наша жизнь была такой же приятной и сладкой, как самалюбовь, и такой же долгой. Шан-Лу — это не только место, где все мы находимсясегодня и будем находиться завтра. Это то, что позволит людям с тепломвспоминать о нас, а нам о них и не становиться стариками и старухами.

***

Жан и Маттиас бросили в камин последнее полено. Они толькочто пообещали Стефани послезавтра раскрыть ей все тайны своей работы. Сегодняже ужин кончился слишком поздно, да и они порядком устали. Единственное, чтоони хотели еще успеть сделать сегодня, — это закончить книгу.

Эа, Оранж и Дэвид уже отправились спать. Монель, удобноустроившись на диване, незаметно задремала.

Вернулась Эммануэль, ходившая в спальню проведать близнецов,которые к этому времени совсем оправились от шока и выглядели вполне нормально.Брюс задержал ее, взяв за руку, и неожиданно тихим голосом спросил:

— Ты так и не сказала мне, почему дала им такие имена.

— Пожалуйста. Анна-Мария и я всегда мечтали, чтобы унас с ней был ребенок, и даже придумали имя — Из. Наша девочка позволилавоплотить мечту в реальность. Кристофером звали друга Жана, который добивалсяменя целый год. Я тоже желала его, особенно когда внутри меня уже сиделиблизнецы, но мы так никогда и не были близки.

По выражению лица Брюса Эммануэль поняла, что ответ неудовлетворил его. Она улыбнулась:

— Я должна была чем-нибудь отплатить ему. К тому жеесли бы я дала своему ребенку имя одного из его настоящих отцов, то неминуемовызвала бы между ними ревность друг к другу.

Брюс, казалось, был несколько ошеломлен, но сказал:

— Ты только что говорила, что выйдешь за меня замуж,если твой муж, дети и друзья, живущие у тебя в доме, не будут против.

— У меня есть и друзья, которые не живут здесь, но темне менее никогда не покинут меня. Есть еще друзья моих детей. В любом случаеречь идет о каком-то разрешении. Главное, чтобы все они любили тебя. Если ониполюбят тебя, то разрешат мне доставить тебе радость.

— И мне доставить радость тебе?

— Именно так. Они должны быть уверены, что я нужнатебе.

— Предположим, что одному из них эта идея не слишкомпонравится…

— Тогда я ничего не смогу поделать.

— Мне еще нужно понравиться отцам Кристофера и Из?

— Естественно.

— Всем? — решил уточнить Брюс.

Резким движением головы Эммануэль откинула назад мешавшие ейволосы и, с трудом открывая слипающиеся глаза, произнесла:

— Всем. Спокойной ночи, мой дорогой жених-любовник.

— Дети! Кризе! Мы уезжаем! — позвала Эммануэль,уже успев сесть за руль и включить двигатель.

Стефани, устроившись рядом с ней впереди, с любопытствомпосмотрела на нее:

— Как ты их назвала?

— Ты же слышала: Кризе. Я зову их так, когда нетнеобходимости называть их по отдельности.

— Я думаю, что ты знала это имя еще до того, какКристофер и Из появились на свет.

— Почему?

— Разве ты никогда не слышала имя любовницы Афродиты?

— Вот теперь я вспомнила: Кризеид! Как я могла забыть!Ты считаешь, что мои дети похожи на нее? Стефани хитро улыбнулась и отвернуласьк окну. Кристофер и Из не выходили из дома, занятые тем, что отдавалиприказания собаке, так что матери пришлось позвать их еще раз.

— Поторапливайтесь, а то мы не успеем! Жан, Маттиас иМонель нас ждут к часу на обед.

— А где? — поинтересовался Кристофер.

— В ресторанчике в Эзе.

— А мы поедем смотреть плотину?

— Будет видно, а сейчас поторапливайтесь. Близнецыустроились на заднем сиденье и, не успев закрыть дверцу, поинтересовались:

— А Эа? Она разве не поедет с нами?

— Нет. У нее очень важное дело в поселке, так что вывстретитесь с ней только к вечеру. Пристегните ремни.