— Стой здесь, скотина! — улыбаясь, процедил сквозь зубы Белопольцев. — Я сейчас достану тебе денег. Не смей никуда уходить!

Великодушная Леночка — секретарь начальника — одолжила «не позже чем до послезавтра» пятьдесят рублей. Когда Слава Котиков увидел в руках у Белопольцева деньги, он сразу подобрел, размяк и даже попытался заключить заведующего отделом театров в своя объятия, но тот быстро сунул ему в карман смятые кредитки и скрылся.

Поговорив с начальником управления, Белолольцев вернулся к себе в кабинет, сел и закурил. Нехорошо было у него на сердце!

У него даже мелькнула в мозгу мысль, что выдвижение его — ошибка и что он не «энергичный, растущий молодой руководитель», каким его все считают, а «тряпка», «мягкотелая амеба», «жалкий слюнтяй». который неспособен «взять барьер приятельских отношений», когда этого требуют интересы дела и коллектива.

Но нельзя было долго заниматься суровой самокритикой: надо было кончать доклад. И, затушив в пепельнице недокуренную сигарету, Белопольцев вздохнул и принялся за последний раздел — «Вопросы дисциплины, морали и идейно-художественного воспитания актера».

НАРЦИС ФЕДОТЫЧ

Милейший Нарцис Федотыч является служителем наших отечественных муз и граций, и притом вполне достойным служителем.

Он работяга и человек, несомненно, способный. В залихватском формализме не замечен, к бескрылым натуралистам не причислен, пьет в меру, ошибается тоже в меру. Будучи уличен в ошибке, не упорствует, не впадает в пессимизм, не уходит в себя и не выходит из себя. Обладая крепкой сердечно-сосудистой системой, переносит критические и самокритические толчки (силой, впрочем, до девяти баллов, выше ему не приходилось) сравнительно безболезненно и спокойно.

Короче говоря, Нарцис Федотыч — личность, безусловно, полезная. Настолько полезная, что сатирику о нем и писать-то было бы трудно, кабы не одна его странность: Нарцису Федотычу кажется, что его недостаточно оценили и не в полную меру обласкали.

На самом деле это не так.

Нарцис оценен настолько, насколько он того заслужил.

Но ему-то кажется, мало! Его ни на минуту не покидает противное, раздражающее печень и прилегающие к ней районы организма ощущение, что он недообласкан, что ему чего-то не додали, чем-то обнесли на пышном пиру жизни. С полного, бритого и в общем привлекательно-симпатичного лица Нарциса Федотыча по этой причине не сходит кисло-скорбная гримаска.

А на земле между тем совершаются удивительные, потрясающие воображение дела и события.

В небесные бездны взлетают нашей, советской выделки луны.

Целые области, годами не вылезавшие из ряда отсталых, награждаются высшими орденами Союза за свои прочные, обнадеживающие успехи в животноводстве, в сельском хозяйстве.

Нарцис Федотыч все это воспринимает живо, с интересом, но как-то своеобразно, что ли.

О чем бы вы с ним ни заговорили, он обязательно свернет на свою стежку-дорожку, запоет свою уныло-однообразную песенку. А в ней лейтмотивом будет звучать его личная, саднящая «зубная боль в сердце», как называл подобные ощущения, если не ошибаюсь, Генрих Гейне.

Вот вы встретились с ним, поздоровались, сказали.

— Здравствуйте, Нарцис Федотыч! Ну, что вы скажете по поводу спутников. Вертятся и вертятся, а?

— Да, кружатся наши голубчики! — ответно улыбается Нарцис Федотыч.

И вдруг вы замечаете, что какая-то тень ложится на его лицо, прогоняя свет улыбки, и знакомая кисло-скорбная гримаса тянет вниз углы рта.

— Что с вами. Нарцис Федотыч?

— Да так, знаете, подумалось сейчас, вот, собственно, и я… Крутишься, крутишься! Там толк есть. А тут?

— Вам ли говорить это, Нарцис Федотыч!

— Именно мне, голубчик, именно мне! Верьте, что бы я ни сделал на своей орбите, все равно не заметят и как следует не оценят. Уж я-то знаю! А вот Гелиотропка Фиалкин, будьте уверены, всего добьется. Его и включат, и пошлют, и отметят…

— Ну, почему вы так думаете, Нарцис Федотыч?

— Уж больно он ловок по этой части. И туда пойдет похлопочет и сюда. Тут поплачет в жилетку, там анекдотик расскажет. Проныра! А я не умею. Я только кручусь по своей орбите и все!

— Как жестоко вы заблуждаетесь, Нарцис Федотыч! Неужели вы всерьез думаете, что Гелиотропкины выверты имеют какое-нибудь значение?

— А вы так не думаете?

— Не думаю. Уверен, что вывертами ничего нельзя добиться в искусстве. Только талантом и трудом! Только!

Лицо у Нарциса Федотыча светлеет, но лишь на миг.

— Вашими бы устами… — бормочет он. — Я это вообще так, к слову. Мне лично ничего не надо. Крутился, кручусь и буду крутиться!

Однажды отмечали у нас передовиков общественной работы. Почетную грамоту месткома получил и Нарцис Федотыч. Мы вышли вместе из клуба и по свежему снежку пошли домой пешочком.

Нарцис был очень доволен. Мороз подрумянил его полные, обычно бледные, чисто побритые щеки, он как бы излучал сияние удовлетворенности и полнейшего душевного благополучия.

— Хорошо вам, Нарцис Федотыч? — спросил я.

— Хорошо! — ответил он, продолжая улыбаться своим тоже, видать, румяным мыслям.

— А приятно, черт возьми, когда тебя отмечают! — сказал я философски. — Даже обычная почетная грамота, и та доставляет некоторое…

Он перебил меня.

— При чем здесь почетная грамота? Вы заметили, в пятом ряду сидел Гелиотропка, ждал. А ему и не дали! Мимо носа проскочило. Воображаю сейчас его кислую рожу!

— Вы ошибаетесь, Нарцис Федотыч! Ему дали!

— Позвольте, когда?

— Сегодня. Когда и вам дали!

На Нарциса жалко было смотреть. Он похудел в одну секунду. Рот стал старушечьим, глаза округлились и молили о пощаде. Но я был беспощаден:

— Помните, вы пошли в буфет? Вот как раз тогда!.. Но почему вы так огорчены? Ведь в данном случае Гелиотропка Фиалкин не ловчил, не выворачивался наизнанку, а действительно хорошо работал и заслуживает поощрения. Согласитесь с этим.

— Выходит, мне грамоту и ему грамоту. Мерси!

Мне показалось, что надежная сердечно-сосудистая система моего приятеля вот сейчас, сию минуту даст роковую осечку. Я подозвал такси, усадил его в машину, и мы поехали.

— Нарцис Федотыч! — сказал я после долгой паузы. — Милый мой, бросьте, не терзайте свою бедную печенку. Работайте, и все придет в свое время. Помните, что сказал Маяковский: «Пускай нам общим памятником будет построенный в боях социализм!»?

Он обернул ко мне свое расстроенное лицо и произнес:

— Нам, значит, общий памятник, а Гелиотропке персональная мемориалка да?

Странный человек!