Гиммлер был одним из самых важных людей в нацистской партии, как и Герман Геринг (министр авиации), Йозеф Геббельс (министр пропаганды) и Мартин Борман (личный секретарь фюрера).

Первоначально элитные части СС были небольшими, но под командованием Гиммлера они существенно расширились, стали очень многочисленными. По оценкам историков, во время Второй мировой войны СС насчитывала в своих рядах почти миллион членов. СС и Гиммлер взяли под контроль концентрационные лагеря в 1939 году. Затем, в 1941 году, – лагеря смерти.

На протяжении всего нашего путешествия в Германию нас сопровождали немецкие охранники, личности и намерения которых нам были неизвестны. Мы понятия не имели, что они могли сделать с нами. Однако четырнадцатилетней девочке их мрачная поза и резкое поведение казались очень страшными. Эти нацисты, конечно же, были там не для того, чтобы дружить.

Как и в Голландии, немецкая сельская местность летом поражает своими пасторальными пейзажами. Но когда наступает зима, серые краски тех же пейзажей делают их неприглядными. По мере того как поезд продолжал свой путь, образы сменялись перед моими глазами: каникулы, которые мы провели в Швейцарии, наши поездки в Англию, чтобы встретиться там с членами нашей семьи, игры, в которые мы с братом играли.

Будут ли еще такие моменты радости? Вернемся ли мы однажды в нормальную жизнь и в наш дом? Смогу ли я вырасти, выучиться, найти работу в будущем?

Все казалось зыбким и неопределенным. Помню, когда мы въехали на территорию Германии, у меня скрутило желудок. Здесь, в этой стране, все началось! Именно здесь в 1933 году граждане Германии демократическим путем избрали лидера, проповедовавшего чистку страны от всего нечистого, включая евреев… Именно эти люди, наделенные такими прекрасными и безмятежными чертами лица, чьи дети были такими милыми, улыбались, играли… Зачем они старались нам навредить?

Когда поезд прибыл в конечный пункт назначения, мое сердце забилось быстрее. Одно дело представлять себе, что может произойти, и другое, когда ваше воображение становится реальностью. Ничего не остается, кроме как двигаться дальше.

Могли ли мы сбежать с этого поезда? Конечно, нет. Чтобы заключенные не сбегали, на крышах вагонов разместили эсэсовцев. Временами некоторые пассажиры впадали в отчаяние и пытались сбежать, полагая, что могут скрыться в Польше. Беглецов калечили или сразу убивали. Шансов на успешный побег практически не было.

Вопреки тому, как было принято в Вестерборке, наша конечная остановка оказалась не в лагере. Все встали со своих мест и собрали то немногое, что смогли взять с собой. Мы направились к выходу, словно в трансе.

Иногда я думаю, что бы они сделали, если бы я взбунтовалась и отказалась сойти с поезда? Если бы я отказалась двигаться дальше, если бы у меня случился припадок – типичный для подростков? Думаю, меня сегодня просто не было бы. В нацистской Германии не находилось места неповиновению.

Когда я вышла из поезда, меня словно ударило током. Жуткая реальность развернулась перед моими глазами. Несколько эсэсовцев спокойно выстроились, словно собираясь приступить к обычному рабочему дню, рядом со своими колоссальными и свирепыми немецкими овчарками. Эти собаки были лицом самого террора. Они лаяли, глядя на нас с этаким демоническим блеском в глазах, словно жаждая кусочков нашей плоти. Я всем сердцем надеялась, что они не развяжутся, не приблизятся ни к моей семье, ни ко мне.

Тогда-то до нас начало доходить, какую роль играет эсэсовская охрана.

Они были там не для того, чтобы помогать. Их учили унижать и мучить нас так долго, как только удастся. Это первое разительное отличие от Вестерборка. Там находились всего несколько нацистов, они почти никогда не доставляли нам хлопот. Здесь концлагерями полностью управляли немцы, а не голландская полиция и не немецкие евреи.

Страх и напряжение усилились. Собаки лаяли, эсэсовцы кричали на нас по-немецки.

Они ругались, строили нас в колонну, так как до прибытия в Берген-Бельзен было еще далеко. Мы быстро выстроились и ожидали команды начать движение. С этого момента никто не осмеливался возражать. Все смотрели в землю, боясь встретиться с чужим ненавидящим взглядом.

Это был решающий момент. Теперь перед нами разворачивалась настоящая, ужасная реальность. Я шла в этом ряду, рядом с теми зверями, которые были обучены нападать на тех, кто не выполняет приказы, рядом с людьми, которые не показывали никаких признаков того, что делают что-то, чтобы помочь нам. Несомненно, иллюзиям уже не было места.

Мы были в Северной Германии, недалеко от Ганновера и Целле, последний из которых представлял собой средневековый городок с несколькими замками. Ничто из того, что мы переживали, не было похоже на жизнь немецких жителей, с которыми мы когда-то были так близки.

Что думали эти немецкие обыватели в своих домах, живя с комфортом, питаясь горячей пищей? Да и думали ли они вообще о нас? В то время мы уже осознавали, что нам не разрешают вести нормальную жизнь, что слово «комфорт» навсегда будет стерто из нашего лексикона. Внутри концлагеря таким словам места нет. Да нет и надежды на лучшую судьбу.

Мы шли по зимнему пейзажу, украшенному множеством деревьев без листьев. Ветки раскачивал ветер. Какая красивая природа… Зимние холода вот-вот должны кончиться, уступив место весне. Как там могли происходить такие зверства? – думала я. Как можно было допустить, чтобы все это произошло?

Шуметь разрешалось только немецким охранникам и их собакам. Нам не разрешалось говорить, спрашивать, куда мы идем, и что они собираются с нами делать. У нас не было права протестовать или жаловаться.

Дети обычно видят в родителях убежище, испытывают уверенность в том, что они всегда помогут. Здесь же ситуация такова, что наши родители боялись за свою жизнь не меньше нашего. Они сами стали как беспомощные дети, не в силах ничего с этим поделать. Думая об этом, я поняла, что теперь сама должна о себе позаботиться. Хотя даже не догадывалась еще, насколько это будет трудно.

Мы шли очень долго. Похоже, никого не беспокоило то, что мы ничего не ели с тех пор, как покинули Вестерборк.

Иногда мы, люди, склонны думать, что у нас больше нет сил выносить события, которые нам навязывают. Но когда это происходит, поневоле начинаешь понимать, что нет другого выбора, кроме как продолжать двигаться вперед. Конечно, в некоторых ситуациях невыносимое оказывается непреодолимым. Это то, что мне предстояло испытать в Берген-Бельзене.

После страшной и столь же бесконечной прогулки мы, наконец, прибыли в лагерь. Мое внимание привлек вид многочисленных железнодорожных путей. После обычной суеты по вторникам в Вестерборке, когда заключенных отправляли в концлагеря, я уже не