Посмотрев еще раз вглубь каменной купели, я заметил, что ее дно находится гораздо глубже, чем должно было. А при ближайшем рассмотрении оказалось, что это и не дно вовсе, а сгущающаяся темнота глубокой бездны. Обведя еще раз взглядом помещение и не заметив ничего, что выглядело бы как выход, я с решительностью самоубийцы перевалился через край большого сосуда, ныряя в него с головой. Где-то там, во мраке этой бесконечной пучины, меня ждала новая жизнь, дарованная самим Дьяволом…

Голова просто раскалывалась от дикой боли, которая неумолимо распугивала любые мысли, желая занять господствующее место в моем разуме. Однако мне, прошедшему все пытки ада, она казалась чем-то не особо существенным. Просто небольшая досадная неприятность по сравнению с теми ужасами, что преследовали меня с момента моей истинной смерти.

Я попытался открыть глаза, но солнечный свет так сильно резанул по глазам, что рефлексы на короткий миг взяли верх над слабым телом. Я непроизвольно застонал и снова зажмурился. Ничего не сказать, вполне естественное и закономерное начало новой жизни. Через боль мы приходим в этот мир, и с болью покидаем его.

Почти сразу где-то поблизости раздались торопливые шаги, которым вторил скрип рассохшегося деревянного пола, и на мой лоб опустилась чья-то мягкая ладонь. Зазвучавшие следом за этим слова были нежны, как весенний ветерок, и теплы, словно утреннее солнышко. И хоть я отчетливо слышал женский голос, понимал его ласковые интонации, но вот сам смысл сказанного от меня ускользал напрочь. То ли ослепляющая головная боль мешала мне сконцентрироваться, то ли попросту мне не был знаком этот язык.

— Это моя мама. Она просит, чтобы я не пытался вставать, а продолжал отдыхать.

Если бы я мог, то наверняка б вздрогнул, но мышцы пока отказывались мне подчиняться. Что это за шутки?! Даже в аду мой разум являл собой священный храм, куда не было хода демонам. Он принадлежал исключительно мне, и никому больше. Да, отродья Преисподней могли играть на моем восприятии, внушая мне те или иные чувства, и только таким опосредованным путем влиять на мои мысли. Но чтобы вот так, звучать прямо в моей голове?! Такого никогда не было…

— Кто ты?! — Обеспокоенно спросил я, не понимая даже, как можно попытаться увидеть неизвестного гостя в моем сознании.

— Я Данмар, — незамедлительно раздалось в ответ. — А тебя как зовут?

Этот вопрос был задан с такой щенячьей простотой и детской непосредственностью, что у меня не осталось никаких сомнений в том, что со мной говорит какой-то ребенок.

— Меня… у меня нет имени, — признался я, почему-то немного смутившись.

— Как это? Так ведь не может быть! У всего сущего есть имя, ведь таков порядок вещей. И уж тем более, его не может не быть у ангела! Может, ты просто не хочешь мне его называть?

— А при чем тут вообще ангелы? — Спросил я с легким подозрением, но уже стал догадываться, какой ответ получу.

— Как при чем? Я же вижу, что ты из Небесной тысячи! Я вижу твои крылья! — Эта фраза прозвучала настолько по-ребячески возбужденно, что я будто наяву увидел мальчишескую фигуру, всплескивающую руками в неподдельной искренней обиде.

— Так ты меня можешь видеть? — Уточнил я без особой надобности, пытаясь потянуть время и понять, что мне вообще следует делать в такой ситуации. Мой закаленный в сотнях тысяч боев и схваток разум заработал на пределе своих возможностей, пытаясь просчитать и предугадать последствия от той или иной моей реплики. Сейчас меня явно принимают не за того, кем я являюсь на самом деле, и, боюсь, в моих же интересах поддерживать это заблуждение в невидимом собеседнике.

— Конечно, — последовал гордый ответ, — я тебя заметил сразу, как только упал с лошади. Ну, то есть, сразу, как потерял сознание.

— А что ты еще здесь видишь, Данмар?

— Ничего, — признался невидимый мальчишка. — Только тебя, твои большие крылья и темноту. Пока ты спал, я пытался к тебе прикоснуться, но не смог увидеть даже своей вытянутой руки.

— Расскажи подробнее, — попросил я, — что случилось, прежде чем ты оказался в этой пустоте?

— Эх… — Данмар горестно вздохнул, и мое воображение дорисовало то, чего не могли видеть глаза — образ понурого мальчугана, смущенно чешущего в затылке. — Да по глупости, в общем-то. К папе приехал покупатель на телеге, и я не удержался от того, чтобы по ней полазать, пока они там решают свои дела. Да только кобыла оказалась запряжена совсем уж дикая, я только на мостки взобрался, а она как дернется. В общем, я вперед свалился, так эта падлюка гнедая меня еще в голову лягнула копытом. Это дня два назад, наверное, было. И с тех пор я сижу тут в темноте…

— И тебе совсем не страшно в этом мраке? — Осведомился я, продолжая прощупывать почву и осторожно знакомиться с личностью ребенка.

— Ну-у-у, — с сомнением протянул Данмар, — когда я был тут один, было по-настоящему жутко. Я думал, что умер, и что вечно теперь буду заточен в непроглядной мгле. Но потом я почувствовал чье-то присутствие, а когда огляделся, то увидел спящего тебя. Тогда я понял, что мне ничего не грозит. Ты ведь пришел не просто так, да? Тебя же наверняка ниспослал Во́рган, чтобы ты помог мне, ведь правда?

Ну, тут все очевидно. Малец, увидав за моей спиной подарок Князя Тьмы, принял меня за ангела в том классическом виде, в каком их рисовали в моем мире. Хотя, конечно, такое поразительное сходство должно стать поводом для настороженности. В том, что существуют демоны, я уже давно не сомневался. Но если здесь еще обитают и их пернатые антагонисты, то мне следует быть предельно осторожным. Почему-то у меня не было сомнений, что узнав об одном самозванце, они неизменно захотят покарать такого наглеца. Меня то бишь. Ну а Ворган, по-видимому, какое-то местное божество, в которое верят здешние обитатели. Кстати, вполне вероятно, реально существующее.

Следом за этими мыслями пришло осознание. Я узрел двойное дно у миссии Дьявола. Он не просто даровал мне шанс прожить новую жизнь, он отдал мне чужую! Теперь я вынужден был делить тело с несчастным мальчиком, сознание которого обретается где-то на задворках, способное только бессильно наблюдать за странным пришельцем со стороны. Воистину жесткая и бесчеловечная участь, которую не пожелаешь даже самому лютому врагу… Но вполне в духе Повелителя Демонов.

И пусть я был грешником, лишенным права на мирное посмертие, пусть я совершал в аду по отношению к другим душам ужасные и отвратительные вещи, но даже мне это казалось несправедливым и жестоким. В чем было виновато это дитя? За что с ним так обошелся Князь Боли? И откуда у него вообще было такое право?

От подобных размышлений мне становилось по-настоящему горько и скорбно, ведь у меня не было великого выбора. Я не знал, можно ли вообще уйти из тела Данмара, не навредив ему самому. Но, наверное, больше остального меня угнетало мое собственное малодушие. Ведь я с трудом, но признавался самому себе, что ни за какие сокровища нового мира не захочу лишиться небольшой передышки от адских истязаний. Это блаженное чувство спокойствия, когда ты не ждешь каждую секунду, что толпа низших демонов распнет тебя на земле, и не начнет сдирать твою кожу, как кожуру с персика. Ощущение покоя было слишком сильным, чтобы я мог отказаться от него и вернуться в Преисподнюю. Видимо, я не только самоубийца, но еще и жалкий трус…