— Почему я не должен идти? Я уже давал Сюэ Мэну шанс в тот год, когда ради него ты согласился лечь под меня[99.2]. Тогда я сдержал свое обещание: отпустил твоего человека и сохранил ему жизнь! Однако теперь он хочет убить меня. Так назови мне причину, почему я не должен идти?

— …

— Почему? Тебе нечего сказать? — Мо Жань холодно усмехнулся. — Давай, сделай мне выговор, обзови последними словами! Чу Ваньнин, ты же никогда не отличался долготерпением? Я знаю, Сюэ Мэн — плоть от плоти твоей, любимый ученик! Ведь его ты считаешь воплощением душевной чистоты и искренности, я же всего лишь кусок грязи на его подошве.

— Хватит! — лицо Чу Ваньнина стало серым. Он нахмурил брови, словно из последних сил пытаясь сохранить самообладание.

— Нет, не хватит! Как это хватит? — Мо Жань с высоты своего положения испытывал нарастающую жестокую радость в сердце от ощущения своего превосходства. Он одновременно злился и пребывал в бешеном восторге, ненавидел и дико ревновал. Как будто в угасающий огонь щедро плеснули масло, и вот уже давно терзавшие его сердце сильные чувства вспыхнули с новой силой.

Этот внутренний огонь рвался наружу из его глаз, когда он, не сводя взгляда с Чу Ваньнина, начал медленно прохаживаться взад и вперед.

— Не будет второго шанса, Чу Ваньнин. Я не дам ему возможности сделать вторую попытку. Я собираюсь убить его, живьем содрать с него кожу, растоптать его тело и пить вино из его черепа! Я хочу вырезать его печень и внутренности, разрубить его на куски и потушить с овощами и рисом! И ты не сможешь остановить меня!.. Чу Ваньнин, ты не можешь остановить меня!

Глаза Мо Жаня покраснели. Чем больше он говорил, тем более безумно счастливым становился. К концу своей речи он практически утратил человеческий облик.

Вдруг тонкая рука крепко ухватила его за ворот халата, а другая отвесила звонкую пощечину:

— Может хватит сходить с ума?!

Лицо Чу Ваньнина было так близко, что Мо Жань мог видеть, как дрожат его ресницы, и блестят от слез глаза:

— Мо Жань… очнись! Да проснись ты уже!..

— Я проснулся! — щека горела и пульсировала, но от жгучей боли Мо Жань обезумел еще больше. Стоило его взгляду упасть на лицо Чу Ваньнина, как яростный огонь захлестнул его целиком:

— Я-то давно проснулся! Это ты бредишь! Ты что, ослеп?!

Оттолкнув Чу Ваньнина в сторону, он разорвал на груди свою одежду, открыв взгляду окровавленные бинты.

— Это ты слепец, Чу Ваньнин! — взревев, он ткнул себя в грудь. Но его больная душа требовала большего, и Мо Вэйюй безжалостно схватился за засохшие бинты и одним рывком сорвал их с ран вместе с кусками плоти…

— Кто это сделал? Твой замечательный ученик! Сюэ Мэн! Если бы его Лончэн проник чуть глубже, я бы умер! Назови мне причину, почему я должен пощадить его! В твоих глазах только его жизнь имеет значение, а моя ничего не стоит, так?! — переполненный ненавистью, Мо Жань схватил руку Чу Ваньнина и приложил ее к своей кровоточащей ране. — Ты же хотел остановить меня? Отлично, я дам тебе шанс сделать это: вырви мое сердце!.. Чу Ваньнин, ты же, блять, у нас такой крутой, так давай, забери мое сердце! Ну же, вытащи его!

— … — холодные как лед пальцы Чу Ваньнина на его груди тряслись.

Разъяренный, переполненный ненавистью Мо Жань яростно уставился на него. Вздувшиеся синие вены на его шее были как готовые лопнуть натянутые струны.

Осипшим голосом он повторил:

— Вырви его!

Снаружи обрушившийся на крышу ливень бешено выстукивал по черепице тан-тан— тэ-тэ, это бе-зу-мие-бе-зу-мие.

Во дворце стояла мертвая тишина.

Ни звука. Ни движения.

Простояв так довольно долго, Мо Жань, наконец, ослабил хватку на руке Чу Ваньнина. Полным злости срывающимся низким голосом он сказал:

— Судьба Сюэ Цзымина и Мэй Ханьсюэ теперь в моих руках.

— …

— Ты ненавидишь меня, Учитель, — констатировал Мо Жань, — все равно, так или иначе, в этой жизни я стал тем человеком, которого ты ненавидишь, и между нами все сложилось именно так. Мы уже не можем вернуться назад, нам остается только вместе продолжать идти вперед в этой непроглядной тьме. Но по дороге на тот свет я все же утащу за собой нескольких старых друзей, чтобы они составили мне компанию в Аду.

В тот день Чу Ваньнин пристально посмотрел на удаляющуюся спину человека в черных одеждах и, в конце концов, сказал:

— Мо Жань, если ты разрушишь дворец Тасюэ и убьешь Сюэ Мэна, я также умру перед тобой. Может, мне больше и нечего предложить тебе для обмена, но, по крайней мере, я все еще могу выбрать смерть.

Услышав это, Мо Жань остановился на мгновение, затем повернулся к Чу Ваньнину в профиль. На фоне тумана и дождя видимая часть его красивого лица осветилась еле заметной насмешливой улыбкой:

— Рядом с этим достопочтенным ты не можешь умереть.

— …

— Даже если кровь в твоих венах иссякнет, я все еще буду в состоянии удержать тебя на этом свете. Если потребуется, я последую за тобой в призрачный дворец Ямы и верну назад. Даже если тебя тошнит от меня — все равно, твоя жизнь, эта и любая последующая, принадлежит мне! — казалось, приступ безумия, захвативший Мо Жаня, пошел на спад. С каждым произнесенным словом на его лицо постепенно возвращалось обычное убийственно холодное спокойствие. — Мой дорогой Учитель, веди себя хорошо. Оставайся на Пике Сышэн и послушно жди, когда я самолично схвачу Сюэ Мэна и приведу его сюда. Я не убью его сразу, а дам ему вдоволь налюбоваться на его божество, чуждое грязи земного мира, о котором он так беспокоится днями и ночами. Пусть своими глазами увидит, насколько похотливым стал его идол, с каким наслаждением предается разврату, как охотно подставляет свой зад и подмахивает мне. В конце концов, мы ведь одна семья, так что перед смертью я просто обязан открыть ему глаза на правду, чтобы он умер без сожалений.

Однако тогда Мо Жань и подумать не мог, что Уважаемый Наставник Чу, останется наставником до самого конца.

Месяц спустя Мо Жань выполнил свое обещание. Он гордо стоял на самой высокой вершине горного хребта