спину и смотрю на свою руку. Костяшки пальцев покраснели, но хотя бы не распухли.

Трэвис нежно берет мою руку в свои и покрывает её ещё более нежными поцелуями. Я не могу сказать, что от этого на самом деле стало легче, но поцелуи Трэвиса, по крайней мере, отвлекают мой мозг от боли.

— Жаль, что меня там не было. — Он переворачивается на спину и увлекает меня за собой, так что я сворачиваюсь калачиком рядом с ним, а моя голова покоится на его обнажённой груди.

— Я даже не знаю, почему она вообще была там. Зачем ей вообще ставить себя в такое положение? — Я никогда не пойму эту женщину.

— Ей нравится быть в центре внимания. И ей всё ещё горько из-за того, что я отказал ей в шоу. — Я чувствую смех Трэвиса, зарождающийся в его груди прежде, чем слышу его.

— Я просто хочу, чтобы она уже повзрослела. И оставила нас в покое.

— Не думаю, что она вернётся в ближайшее время. — Трэвис крепче прижимает меня к себе и запечатлевает поцелуй в моих волосах.

— Надеюсь, что нет, я действительно не хочу снова бить её по лицу. Моей руке это не понравилось.

— Но остальным понравилось. — Его тело сотрясается от смеха, и я не могу сдержать ухмылку на своём лице.

— Я не могу этого отрицать, — говорю я. — Но я официально прекратила бить людей.

— Хорошо, насилие ничего не решает. К тому же ты бьёшь как девчонка.

Я хлопаю Трэвиса рукой по груди. Это автоматическая реакция.

— Эй! Я думал, что ты больше не бьёшь людей! — ноет Трэвис, потирая место удара.

— Это был не удар, а любовное прикосновение. — Я улыбаюсь ему.

— Я покажу тебе любовное прикосновение, — говорит Трэвис и переворачивает нас, так что я оказываюсь на спине, а он нависает надо мной.

— Трэв, нам нужно… — Губы Трэвиса прижались к моим, прерывая меня. Все мысли о том, что нужно сделать сегодня, вылетают у меня из головы, когда его рука начинает блуждать по моему телу.

— Не говори мне, что мы должны сегодня делать, Куколка. Просто дай мне насладиться своей невестой в последний раз, поскольку нам не разрешат быть вместе сегодня вечером после репетиции. — Он покрывает поцелуями мой подбородок и спускается по шее.

Верно. Я забыла, что наши мамы заставили нас спать в разных коттеджах сегодня ночью. Для меня это действительно не имело никакого смысла, но мы с Трэвисом пришли к пониманию, что должны разумно подходить к нашим спорам с ними.

И то, что мы будем спать порознь всего одну ночь, нас не убьёт. Я надеюсь.

Трэвис одним плавным движением снимает мою майку через голову и прокладывает дорожку поцелуев вдоль моей ключицы к основанию горла, а затем продолжает путешествие вниз. Наконец, он достигает изгиба моей груди, и я закрываю глаза, мои руки запутываются в его густых волосах.

До сих пор абсолютно нелепо, как эти небольшие прикосновения и поцелуи так влияют на меня. Я никогда не пойму, какую власть имеет надо мной Трэвис.

Он перемещается к моему животу, покрывая его мелкими нежными поцелуями. Трэв опускается надо мной на колени и хватает резинку моих шортов, одним плавным движением сбрасывает их вместе с нижним бельём на пол, туда же отправляется и моя майка. Он встаёт и быстро снимает свои шорты, бросая их в растущую кучу одежды на полу.

Трэвис отодвигается, позволяя мне насладиться всем его обнажённым великолепием. Мои руки обхватывают его плечи, когда он устраивается надо мной. Мои ногти пробегают вверх и вниз по его спине, оставляя маленькие красные дорожки.

Он прижимается ко мне, медленно входя. Я выдыхаю стон. Я определённо могла привыкнуть к этому.

Его рот захватывает мой, наши языки переплетаются, когда его бедра начинают двигаться быстрее. Огонь, пылающий в моем животе, разрастается, захватывая каждый сантиметр моего тела. Трэвис покрывает обжигающими поцелуями мою шею, и мои пальцы впиваются в его руки.

Наши бедра двигаются синхронно. За два года, что мы вместе, мы довели всё до совершенства. Трэвис точно знает, к каким точкам прикоснуться, чтобы довести меня до предела.

И я была почти там. Моё тело начинает напрягаться. Трэв понимает это, двигаясь сильнее и быстрее.

Динь-дон.

Трэвис замирает на середине толчка, пот стекает по его лбу. Он пристально смотрит на меня, пока мы ждём, когда тот, кто только что звонил в дверь, уйдёт. Чем дольше мы ждём, тем больше волнуемся.

Я была так близко. Но теперь напряжение, наполнявшее мой желудок, исчезало. Руки Трэвиса начинают дрожать, он всё ещё возвышается надо мной. Его бедра слегка подёргиваются, и это посылает волны через моё тело.

Ладно, думаю, я все ещё близко.

Мы больше не слышим звонка в дверь, но слышим кое-что другое. Кое-что похуже.

— Райли? Трэвис? Я надеюсь, вы проснулись. У нас много дел на сегодня, — голос Кэти наполняет дом.

Голова Трэвиса со стоном опускается мне на грудь.

— Почему твоя мама пришла так рано? — спрашиваю я, пытаясь взглянуть на часы.

— Я забыл, что она собиралась прийти, чтобы помочь перенести украшения. — Он выскальзывает из меня, и я чувствую потерю глубоко внутри.

— Но почему так рано? — спрашиваю я снова.

— Не так уж и рано, куколка. Ты была такой милой, пока спала, отходя от девичника, что я не смог тебя разбудить. Уже почти одиннадцать.

— Одиннадцать! Дерьмо. Тейлор будет здесь с минуты на минуту, чтобы помочь с цветами! — Я вскакиваю с кровати и натягиваю одежду, а затем халат.

— Райли? Трэвис? — Кэти снова звонит.

— Я разберусь с твоей мамой. Не думаю, что она хочет это видеть. — Я указываю на его обнажённое и всё ещё готовое к сексу тело. — Лучше прими холодный душ.

— Моя мама в этом году не получит подарок на Рождество, — ворчит Трэвис по пути в ванную.

Полуфырканье-полусмех срывается с моих губ, когда я выхожу из комнаты. Я попрошу его маму перевезти вещи, а сама отправлюсь в душ.

— Привет, Кэти, — говорю я, находя её на кухне, готовящей кофе.

— Извини, если разбудила вас, я знаю, что прошлой ночью вы засиделись допоздна. — Она нажимает «Пуск» на кофеварке и поворачивается ко мне. — О-о, — протягивает она, — не разбудила. — Она одаривает меня понимающей ухмылкой, и все моё лицо вспыхивает.

— Я, эм, мы, эм, разговаривали. — Я запинаюсь на каждом слове, и её ухмылка становится только шире.

— Милая, я не слепая. Всё же я замужем, тоже была в таком положении.

— О, боже! Мы говорим не о тебе и Ките! — Я стону