Вия изумилась, поглядев на Карла:

– Герцог Лотарингский – и живет в нужде?

– Не совсем так, конечно, – несколько смутившись, проговорил Карл, – но и не подобающе царственным особам.

– За этим и едешь к племяннику? – искоса взглянула на него Вия. – Понимаю. С братом вы жили будто два медведя в одной берлоге.

– А что, герцог, – воскликнул Можер, – не взять ли нам эту певунью с собой? Пусть живет во дворце, при Людовике. Он молод и она тоже. Будет рассказывать ему сказки, петь песни да писать за него письма. Сам он, отец сказывал, не особо силен в грамоте.

– Честно говоря, и я подумал о том же, – ответил Карл. – Уж больно ты говоришь ладно, Вия, да и собою мила, не стыдно будет привести к королю.

– Никак понравилась тебе?

– Отчего же такая, как ты, может не понравиться? – улыбнулся в ответ герцог. – Только, боюсь, мне уж перешли дорогу, – и он выразительно посмотрел на Можера. – Да и ты всё больше на норманд ца поглядываешь. Где уж мне, старику, стяжать лавры на полях любви. Стрелы Амура часто не разбирают возрастов, а нынче они ударили строго по цели.

Можер при этих словах лишь хмыкнул и пожал плечами. Вия же, опустив взгляд, слегка покраснела.

– Однако альковные дела оставим на потом! – воскликнул Карл, вскакивая в седло. – А сейчас – в город! Впереди благая цель. К тому же еще неизвестно, как примет нас король. Не забудь, Вия, свою ротту.

И все трое – всадник и двое пеших слева от лошади – направились в сторону городских ворот.

Королевский дворец с виду оказался мрачным, темным, будто логово Вельзевула. Стражники у входа с застывшими, будто под гипсовыми масками, лицами тоже не отличались приветливостью. Имя дяди короля не возымело на них должного действия, и гостям довольно долго пришлось ожидать у дверей, пока один из стражей, ушедший с сообщением, не вернулся обратно. Можер недовольно оглядел вооруженных копьями, секирами и мечами франков и тут же окрестил их «приспешниками сатаны».

Внутри дворец также не блистал великолепием: всё массивное, угрюмое, из потемневшего дерева и мертвого камня – не отшлифованного, не разукрашенного, без орнамента. Лишь потолок сверкал разноцветной лепниной; рисунок на библейский сюжет тянулся по всему залу и уходил вглубь галереи.

Король принял гостей в своем кабинете на втором этаже, справа от парадной лестницы. Обстановка его апартаментов тоже не прибавляла бодрости духа: громоздкий темный стол с кривыми ножками, словно паук в центре паутины; рядом – трон в виде продолговатого ящика со спинками сзади и с боков; слева и справа две мраморные колонны. Подлокотникам трона придана форма причудливых животных с разинутой пастью и высунутым языком; на сиденье – подушка. Вдоль стены тянется длинная деревянная скамья, над ней – два узких окна.

Король Людовик молод, ему всего двадцать лет. Он одет в короткую тунику, поверх нее – порфира с золотой застёжкой, на икрах ног – повязки лентами, выглядывающие из кожаных полусапожек, голову венчает шляпа. Корона с убрусом[3] и драгоценными камнями лежит на столе, рядом со скипетром.

Увидев вошедших, Людовик, заулыбавшись, с восторгом воскликнул:

– Дядя! – и бросился навстречу Карлу Лотарингскому.

Карл обнял его, заглянул в глаза:

– Вот мы и встретились, племянник.

– Ах, почему же вы раньше не приезжали?.. Впрочем, похоже, я сам тому виной.

– Ты, я вижу, рад моему приезду, – улыбнулся Карл.

– Еще бы, чёрт возьми! – ответил юный монарх. – Но вы, значит, сомневались во мне, потому и не появлялись раньше?

– Признаюсь, я был в нерешительности. Она и удерживала меня от нашего свидания.

– Вы о моем отце? – король нахмурился. – Да, я помню, что между вами произошло. Он жаждал обладать всем и оттого невзлюбил вас, лишив всего, что положено брату, такому же королю. Вы были оскорблены, унижены, и я искренне огорчен этим. Грех ненависти тяжелым грузом лежал на его сердце, он и свёл его в могилу. Бог наказал моего отца за несправедливый поступок. А ведь даже я советовал ему вернуть вас ко двору, раскрыв объятия родному брату.

– Ты и вправду говорил об этом, мой мальчик?

– Да, дядя. Но он не послушал меня. И остался один. Думал, справится с империей. Но в одиночку даже волки не нападают. А ведь перед ним был сильный враг: император Запада и глава Христианства, помазанный самим папой, защитник церкви, опекун королей!.. Но… – тут Людовик с любопытством поглядел на спутников Карла, – мы, кажется, не одни? Я всё хочу спросить: кто это с вами?

– Очень хорошие люди, племянник, и мои друзья. Надеюсь, они станут и твоими.

Людовик уставился на Можера.

– Этот вот, огромный, похож на бродягу. Прямо разбойник с большой дороги. Где вы его нашли?

– Этот великан, этот бродяга, разбойник, как ты его назвал, не кто иной, как Можер, сын Ричарда Нормандского.

Можер вышел вперед, чуть склонил голову, пробормотав про себя: «Вот так приветили! Слышал бы это мой достославный предок…»

– Сын герцога Ричарда? – вскричал в удивлении король. – О небеса! Как же можно ошибиться…

– Всему виной мой необычный наряд, ваше величество, – подал голос нормандец, будто взревела басом на низкой ноте труба музыканта. – Это и ввело вас в заблуждение, как некогда вашего дядю, а меня – в смущение, и уже вторично. Я и пришел сюда, чтобы сказать вам об этом.

– С тобой произошла неприятная история, верно? – обратился к нему король. – Как иначе объяснить твой вид? Ты расскажешь ее королю? Очень хочу послушать, это меня развлечет в моей тюрьме, которая зовется королевским дворцом.

– С удовольствием, – ответил нормандец, – хотя, считаю, интересного здесь мало, скорее, от моего рассказа повеет грустью.

И он поведал королю о том, что с ним приключилось.

– Так вот оно что, – протянул Людовик, когда Можер умолк. – Король норманнов желает помочь королю франков?

– Герцог Ричард и король Лотарь были не дружны. Первому не нравились набеги на границы Нормандии, второму не давала покоя ее независимость. Но она признана актом вашего деда, и, хотя провозглашена была им скрепя сердце, вашему отцу надлежало бы помнить об этом и жить в мире с правителем Норман дии. Имея такого союзника, можно было свалить Оттона.

– Твоя правда, граф, – ответил король. – Это было еще одной его ошибкой. Стремление к единовластию привело к тому, что они стали наслаиваться одна на другую. Но я не стану действовать как отец, чьи ошибки мне приходится исправлять. И если герцог Нормандский посылает мне в помощь сына, протягивая таким образом руку дружбы королю франков, то я готов ответить ему на это.