И он с чувством протянул руку гиганту, которую тот с радостью пожал.

– Пусть герцог Ричард едет в гости к франкскому королю, – добавил Людовик. – Клянусь Создателем, я приму его как родного отца и мы станем добрыми соседями.

– Ей-богу, лучше не сказала бы и родная мать! – вскричал Можер. – Вы молоды, ваше величество, я всего года на три старше, но разрази меня гром, если ваши поступки уже сейчас не выдают в вас дальновидного политика и мудрого правителя.

– Ах, если бы еще не моя мать, – неожиданно вздохнул король. – Ее политика разнится с моей, она трётся ласковой кошечкой о ноги Оттона… Но, чёрт возьми, граф, – Людовик пригнулся и, сощурившись, попытался заглянуть за спину собеседника, – кто это прячется там от моих глаз и трётся не у германских, а у нормандских ног?

Вия, пунцовая от смущения, вышла из-за Можера, будто из-за крепостной стены, и низко поклонилась королю.

– Кто это, Можер? – спросил монарх, с удивлением разглядывая юную певунью. – Ты пришла с графом? – обратился он к ней. – Почему же я тебя не увидел?

– Ваше величество, за такой спиной, – Вия выразительно скосила глаза, – мог бы укрыться добрый десяток таких, как я, вы бы и не заметили.

Людовик рассмеялся:

– И в самом деле. Но кто же ты? Подойди, не бойся, короли не кусаются, и если ты пришла с миром, то я готов дружить с тобой, как и Можер. Ведь это так, я угадал? – Людовик бросил взгляд на нормандца.

– Истинно, государь, – ответил тот. – Мы встретили Вию у дороги, она играла на ротте, а услышав от нее грустную историю, решили взять ее с собой. Не поверите, ваше величество, но эта музыкантша из рода Пипинидов. Она сирота, живет в бедности. Нам с вашим дядей девчонка пришлась по нраву, клянусь преисподней, а потому мы решили… нам показалось это несправедливым и… – Можер взглянул на дядю короля.

– Эта девушка скрасит твое одиночество, племянник, – произнес Карл Лотарингский. – Она хорошо играет, поет, танцует, вышивает, даже обучена грамоте. К тому же умеет предсказывать судьбу. Так ей ли жить в бедной лачуге? Что скажешь на это?

– Быть тому, станешь жить во дворце, рядом с моими покоями, – сразу же решил Людовик. – Ты будешь одета, обута и сыта. Согласна?

– Птице лучше петь на воле, нежели сидеть в клетке, ваше величество, – ответила Вия. – Но коли она будет всегда сыта, да к тому же с родичами, то она готова рискнуть.

Людовик просиял и взял ее ладонь:

– Я приставлю к тебе служанку, она обучит дворцовому этикету. Без этого, увы, нельзя.

– Я прилежная ученица и, думаю, очень скоро пойму, что к чему.

– Мы будем встречаться каждый день, Вия, – пообещал король. – Поверь, видеть твое приятное лицо после кислой физиономии моей матушки будет для меня отдушиной. Мы скоро подружимся и будем мило беседовать. Знаешь, это все же лучше, нежели, выслушав очередные матушкины наставления, оставаться одному в этой комнате в обществе мрачных стен и этого трона, похожего на гроб.

– Думаю, смогу вас немного развлечь, – заулыбалась Вия. – Я знаю много интересных историй о наших с вами предках, мне рассказывала моя мать, а она слышала об этом от своей.

– Вот и прекрасно, – воскликнул Людовик и хлопнул в ладоши.

Вошел дежурный стражник.

– Отведи эту женщину к Одроаде, одной из камеристок королевы-матери, – приказал ему король, – пусть она позаботится о сироте. Ее покои будут рядом с моими. Ступай. Нет, постой! Я дам еще одно поручение. С тобой пойдет граф Можер. Отведешь его к Эсхару. Передашь: пусть оденут графа соответственно его титулу. Ты, Можер, после этого приходи ко мне, – добавил Людовик, обращаясь к нормандцу. – Мы с дядей будем тебя ожидать.

Поклонившись, все трое вышли.

Людовик и Карл уселись на скамью.

– Ах, дядя, мне так тяжело, – вздохнул юный король. – Мое правление никому не приносит радости, а мать постоянно вмешивается; она хочет править сама.

– Первые же твои шаги должны были показать всем твою состоятельность и здравый ум, – ответил герцог Лотарингский. – Надо было немедленно оказать помощь графу Барселоны в борьбе против сарацин. Лотарь не успел этого сделать, обуреваемый навязчивой идеей захвата Лотарингии. Этот шаг снискал бы его сыну уважение всех епископов королевства. Узрев в бездействии короля нежелание поддерживать духовенство в борьбе за христианскую веру, они назвали тебя слабым. Тебе надлежало бы помнить, что правление надо начинать, опираясь на Церковь.

– Я не знал, что мне делать. Мать советовала с этим повременить и без конца твердила о Вердене. Ей не давали покоя лотарингские узники, и я послушал ее: выпустил всех, кроме одного.

– Этим ты, во-первых, погубил дело отца, а во-вторых, возобновил лотарингское сопротивление власти Каролингов. Теперь о повторном походе на земли предков нечего и думать. Бреши нет, империя воспрянула духом. И это было твоей второй ошибкой.

– Мне трудно бороться с матерью и архиепископом Адальбероном. Этот служит императрице, исполняет всё, что скажет ему Феофано. Вероломный лжец и германский прихвостень! Ведёт двойную игру: хочет угодить и Каролингам и империи. А ведь он давал вассальную присягу моему отцу! И нарушил ее самым бессовестным образом, без конца предавая его. А теперь они оба заставляют меня признать над собой власть Оттона… А вы, дядя? Не с тем ли и приехали ко мне? Всем известно, что вы служили ему. Ведь это он сделал вас герцогом Нижней Лотарингии, и вы дали ему клятву верности. Более того, когда Оттон в ответ на разорение Ахена выступил ответным маршем и загнал отца в Этамп, то в Лане он провозгласил вас королем.

– Что ж, племянник, – невесело ответил Карл, – я и есть король. Только без короны и королевства. Монарх по рождению, праву, но не по очереди. Однако ждать мне ее ни к чему, не имеет смысла, ведь у тебя будут дети, наследники престола.

– Что же тогда вами руководит?

– Лотарь сделал меня изгоем, а ведь я его брат и имею такое же право на корону. Но он лишил меня его. Теперь, когда твоего отца нет, мною движет единственно восстановление справедливости. Я хочу жить как дядя короля, а не как жалкий родственник правящей династии, ждущий очередной подачки от императора и всецело зависящий от него. Я хочу, чтобы все знали: ты не один, у тебя есть дядя, который приехал в Лан для того, чтобы у его племянника всегда был под рукой верный друг и советник. Пусть знают все: мне больше не по пути с империей, я такой же Каролинг, как и ты. Но если я и поступал в свое время неподобающим образом, то вызвано это было не предательством к памяти моих предков, как ты, наверное, думаешь.

– Мой отец – вот причина всему! – воскликнул Людовик. – Но я не желаю его проклинать, как не советую этого делать и вам. Я всегда уважал отца и был с ним рядом. Но я никогда не одобрял его незаконного поступка по отношению к своему брату. Он прямо-таки вас ненавидел. Что тому причиной, для меня всегда было загадкой. Быть может, вы ее разрешите, дядя? Теперь ни к чему секреты, нам нечего таить друг от друга, ведь нас осталось всего двое из великой династии. Два последних Каролинга!