— Я больше не буду, — сказал охранникпроникновенно.

Люся давно заметила, что «я больше не буду» — типичнаяреакция мужчин на кричащих женщин. Впрочем, на Белоярову его обещание непроизвело должного впечатления. Она велела Люсе взять у него объяснительнуюзаписку и ушла, возмущенно цокая каблуками.

— Приложился щекой на пять минут, — пробурчал тоти некоторое время молча сопел над чистым листом бумаги. Потом что‑токоротко нацарапал, сложил лист и подал ей. — Пожалуйста.

Люся взяла лист и вздохнула. Она не раз видела, какнекоторые сотрудницы, молодые и не очень, кокетничают с этим самым охранником,и он охотно откликается — расправляет грудь и раздвигает губы в медленной улыбке.На Люсю же он смотрел как на что‑то совершенно неинтересное, и от этогостановилось как‑то не по себе. Помимо жизненных принципов, сформировавшихее личность, в Люсиной душе присутствовало и женское начало, которому хотелосьвсех тех глупостей, которые мужчины совершают ради женщин. Но…

Возвращаясь в приемную, она замедлила шаг возле кабинетаответственного секретаря, припомнив подслушанный недавно телефонный разговор.По правде сказать, разговор был более чем любопытный. И, ясное дело, тайный.Для чужих ушей он точно не предназначался. Интересно, о какой фотографии шларечь? Яковкин сказал: «Эта баба принесет нам бабки». Какая баба? И какимобразом она может озолотить ответственного секретаря?

Люся решила вечером, оставшись в одиночестве, просмотретьсвежий номер страница за страницей. Возможно, тогда она о чем‑тодогадается? Прямо сейчас нужно положить журнал в сумку, чтобы не забыть.

Однако это не удалось. Возвратившись в приемную, она сразуже наткнулась на директора по рекламе Клару Шурьянову, длинную и тощую даму,которая беспрестанно курила и щурила один глаз.

— Носишься? — спросила Клара, поигрываязажигалкой. — Если бы не я, сокровища уже давно бы разграбили. — Онакивнула на стопки журналов у стены и потребовала: — Достань один и покажи,хорошо ли я вышла. Всю ночь только об этом и думала. Когда фотографировалась,Милованов заставил меня задрать подол. Они с ассистенткой нарисовали на моейляжке маленький ананас. Пообещали, что это будет выглядеть соблазнительно.Боюсь, наврали.

Клара разговаривала басом, никого не стеснялась и легкоупотребляла ненормативную лексику. Она выросла с тремя братьями, отличноплавала, увлекалась подледным ловом и умела стрелять из ружья. Мужчиныопасались ее, так как Клара была невосприимчива к лести и обидно хохотала,когда ей делали комплименты.

— Жуть, — сказала она, пролистав журнал, которыйЛюся достала из открытой пачки. — Ты это видела?

— По‑моему, очень красиво, — тихо сказалаЛюся. — Такие платья…

— При чем здесь платья? Ты на рожи, на рожи посмотри.Так нравиться самому себе — это просто разврат. Какое фантастическоесамодовольство. Ты меня видела? С ананасом? — Она сунула секретарше в носсобственную фотографию. — Нет, я рождена не для этого.

— А для чего? — спросила Люся с боязливымлюбопытством.

— Не знаю, — пожала плечами Клара. —Возможно, для того, чтобы выкурить полторы тонны сигарет. Или возделать огородв Тверской области. Или задушить собственного мужа, когда он в очередной разположит вывернутые носки в вазу для фруктов. Не знаю, — повторила она.

В этот момент в приемную ворвалась Белоярова и, неостанавливаясь, двинулась к своему кабинету. На ходу она резко спросила:

— Люся, тебе кто‑нибудь что‑нибудь для меняоставлял?

Ее глаза сверкнули негодующе.

— Аршанская, — спохватилась та. — Вот этупапку.

— Дай сюда.

Не дожидаясь, пока ей подадут требуемое, Белоярова влетела вкабинет и захлопнула за собой дверь с такой силой, что в цветочных горшках наподоконнике вздрогнули фиалки.

— Поспеши, — посоветовала Клара. — Сегодня унас извержение вулкана. Давненько я такого не видела. Интересно, что случилось…

Люсе вовсе не было интересно. Как только Клара вышла, онасхватила вышеупомянутую папку и метнулась за сердитой начальницей. Требованиеследовало исполнить немедленно. Ей и в голову не пришло, что нужно постучаться.Она без предупреждения распахнула дверь и тотчас сдала назад.

Сцена, открывшаяся ее глазам, была сколь неожиданной, стольи невероятной. В комнате Белоярова была не одна. Здесь же находилсяКлебовников, который, судя по всему, уже поджидал ее внутри. И когда Люсявошла, он как раз выворачивал главному редактору руку. То есть реальновыламывал ее, заведя далеко за спину. Он бы зол, как черт, и тяжело дышал, а налице согнувшейся пополам Белояровой застыла мука.

Как только Люся открыла дверь, Клебовников резко дернулголовой и сразу же выпустил свою жертву. Вместо того чтобы закричать на негоили как‑то еще выразить свои эмоции, Белоярова схватила сумочку изкрокодиловой кожи, валявшуюся на столе, метнулась к своему креслу и упала внего с видимым облегчением.

Клебовников с независимым видом засунул руки в карманы брюки воззрился на Люсю.

— Папка… — квакнула она, обращаясь непосредственнок нему, а не к собственной руководительнице. — Мне сказали принести.

Она еще никогда не оказывалась в экстремальных ситуациях,касавшихся отношений между людьми. Страсти, о которых Люся читала в книгах, безсомнения, хватали за душу, но при этом всегда были такими красивыми… Вреальности все оказалось по‑другому. Люсе стало страшно.

Невесомыми руками она положила папку на край стола ипопятилась назад, в безопасную прохладу приемной.

— Закройте за собой дверь, — бросил Клебовников.

На нее уставились два утративших голубизну цинковых глаза.Она кивнула и молча выполнила его требование. После чего секунду или две стоялана месте, не двигаясь — в центре жесткого офисного ковра с консервативнымузором. Потом вдруг Люсю окатила жаркая волна ужаса. Что, если Белояроварассчитывала на ее помощь? А она даже не посмотрела в ее сторону — выскочила изкабинета как ошпаренная!

Нужно перестать паниковать и убедиться в том, что начальницав безопасности. На цыпочках Люся возвратилась к двери в кабинет и прильнула кней худеньким телом, плотно прижав ухо к шероховатой поверхности. К счастью, дверьбыла тяжелой и значительной и, когда ее торопливо толкали, не захлопывалась доконца. Только поэтому у Люси появился шанс услышать то, о чем говорят внутри.

Диалог оказался захватывающим и поразил Люсю до глубиныдуши.

— Зачем тебе пистолет? — спросил Клебовников.

Вероятно, это был первый вопрос, который он задал Белояровойпосле ухода секретарши. Эти несколько секунд оба молчали, приходя в себя.

— Ты забрался в мою сумку. — Голос Белояровойпредательски дрожал. Не от гнева. Она пыталась справиться со слезами.