что ты… — она замолчала. — Говорят, что это… хорошо… что это может быть приятно…

— Кто так говорит?

— Другие девочки, — ответила она. — Они говорят, что ты делаешь больно… но они говорят, что это хорошо… говорят, что это действительно классно… — Она опустила взгляд в пол. — Говорят, что ты действительно хорош.

Я наклонился и сжал ее щеки рукой, поворачивая ее лицо из стороны в сторону. Она была красавицей. У меня уже давно не было такой красотки.

— Девушки всегда кончают со мной, — сказал я. — Отдайся мне, и я заставлю тебя кончить для меня. Обещаю, что тебе будет больно — и очень больно — но ты захочешь этого. Ты будешь умолять о большем, когда я закончу с тобой.

Любопытство разгорелось в ней еще ярче, а потом она начала растирать свой клитор.

В этом отношении девчонка не была невинной. Уж слишком умело та орудовала пальцами.

Мой рот наполнился слюной, а член начал пульсировать, пока я смотрел, как она дразнит себя, отчаянно желая погрузить в нее пальцы и растянуть ее.

— Скажи мне, что ты хочешь узнать, каково это, когда тебе делают больно и трахают, — прошипел я, и она всхлипнула.

— Я хочу этого, сэр. Пожалуйста.

Похоже, Рекс доставил мне послушную маленькую шлюшку.

— Садись ко мне на колени, — велел я, и она расслабилась, широко разведя свои ноги, когда забралась на меня.

Я спустил белое кружево ниже с ее сисек и сильно сжал их, щелкая по маленьким бусинам напряженно торчащих вершин груди большими пальцами.

— Как много ты знаешь о боли, милая? — спросил я.

Та пожала плечами.

— Немного.

— Что ты знаешь о боли?

Ее глаза были настолько искренними.

— Отчим бил меня, когда я была маленькой. Своим ремнем. Он говорил, что это сделает меня хорошей девочкой.

— Это заставило тебя почувствовать себя хорошей девочкой?

Она покачала головой.

— Нет.

У меня потекли слюни.

— Я заставлю тебя почувствовать себя хорошей девочкой своим ремнем, милая, обещаю.

У нее пересохло во рту. Я видел, как она попыталась сглотнуть.

— С удовольствием, сэр. Мне бы хотелось стать хорошей девочкой для Вас.

Я сильнее сжал ее грудь, заставив поморщиться.

— Боль — прекрасная вещь. Заставляет тело петь и возвращает к жизни. Ирония в том, что ты чувствуешь себя наиболее живым, когда вот-вот умрешь, не так ли?

В ее глазах мелькнул страх, и я рассмеялся.

— Не волнуйся, дорогая. Ты не умрешь. Сегодня ночью ты в полной безопасности со мной, даже если мне этого не хочется.

Она выдохнула. Поверила мне. Хорошо, потому что я, может быть, и самый злой человек на планете, но я не лжец.

Девушка вскрикнула, когда я первый раз шлепнул ее по груди, слегка покачиваясь, когда боль притупилась до покалывания. Мне нравилось, как розовый цвет расцветал на бледной коже.

— Приготовься к долгой ночи, Илэйн, — сказал я и склонил голову достаточно низко, чтобы укусить.

Она прижалась ко мне бедрами, когда я причинил боль ее сиськам. Я сосал, кусал, шлепал, заставлял ее страдать, но это была медленная пытка. Такая медленная, что ее тело запуталось, и дрожь превратилась в стоны. Так всегда происходило с плотью — удовольствие и боль сплетались в сложный танец.

Она выгнула спину навстречу мне, и из ее киски начало капать мне на штаны, пока я играл, играл… играл. Мои щелчки по ее клитору заставили ее задыхаться, и несмотря на слезы, катившиеся из глаз, она улыбалась.

Да.

Она хотела меня.

Я стянул с нее через голову белье и отбросил на пол. Затем с легкостью приподнял ее, пока она не встала, расставив ноги по обе стороны от меня на кресле. Ее ноги дрожали, когда я притянул ее к себе и провел языком по ее щелке. Я ласкал ее, пока девчонка не запустила руки мне в волосы, она всхлипывала, бедра дрожали.

Да.

Илэйн отчаянно нуждалась во мне.

Я играл на ее теле, как на скрипке с туго натянутыми струнами.

Использовал ее тело для ее же удовольствия, девушка содрогалась до дрожи, превращающей ее в дикое создание, и она просила о большем. Потому что это я. Я хозяин во всем, что делал, всегда… но я показывал самую лучшую сторону монстра, когда подчинял себе болью и удовольствием.

Я сосал эту жаждущую киску, и заставлял Илэйн кончать для меня. Снова и снова. Доводил ее до предела, пока она не начала просить, растерзанная и дрожащая, настолько потерянная для всего, что она скулила, умоляя о моем члене внутри нее. Но не сейчас, пока она не испробует обещанный ремень.

Я поднялся на ноги, заставил ее перекинуться через подлокотник кресла, прижал ладонь к основанию ее спины и сильно отшлепал эту персиковую задницу, пока она не начала кричать, затем позволил ей перевести дыхание за то короткое время, что мне потребовалось, чтобы вытащить ремень из брюк. Без предупреждения, я взмахнул им так быстро, что ремень опустился с таким резким шлепком и вызвала такой душераздирающий крик маленькой куколки, что я чуть не кончил в штаны.

Я бил ее снова и снова, пока, наконец — с таким каменным членом, что было больно — не взял ее.

Прижал ее голову к кожаному креслу, сжал в кулаке фальшивые светлые кудри, и взял ее.

Один толчок. Жесткий и дикий. До самых яиц. И ее пронизывающий крик.

Она была тугой. Тугой и нуждающейся.

Девчонка снова вскрикнула, когда я начал ее трахать.

Это было больно.

Грубо.

Я не стал сдерживаться.

Но ей все равно нравилось.

Она запустила руку себе между ног и кружила пальцами вокруг клитора, пока я трахал ее, и ей это нравилось.

Половинки ее задницы были розовыми от моих шлепков и припухлыми от моего ремня, но маленькой шлюшке это чертовски нравилось.

— Пожалуйста! — стонала она. — Больше! Пожалуйста!

Одно можно было сказать наверняка. Девушка действительно была девственницей. Ее киска была скользкой, но тугой. Я почувствовал, как она сжалась достаточно сильно, чтобы выдоить меня досуха, стараясь… усердно стараясь…

Хорошая девочка.

— Они были правы, не так ли? — прорычал я ей на ухо. — Приятно, когда тебя использует Люциан Морелли.

Она кивнула, хотя ей, должно быть, было больно двигать головой, так как ее волосы все еще были накручены на мой кулак.

— Да, сэр. Они были правы. Они были правы!

Я не кончил в нее. Когда достиг пика, я вышел из нее и рывком поставил ее на колени, быстро надрачивая. Она знала, чего я хочу. Она смотрела вверх красивыми широко раскрытыми голубыми глазами. Совсем как