Прямо здесь и сейчас. Илэйн Константин была не из тех двадцатилетних девушек, которые трахались с каждым красивым членом в Штатах. Не такой, как желтая пресса и сплетни заставляли верить. Илэйн Константин была девушкой, которая не знала, что, черт возьми, она делала. Сломанная игрушка, потрескавшаяся изнутри, но все еще красиво улыбающаяся через окно своей нетронутой коробки.

— Мы должны прекратить это, — простонала она сквозь поцелуй. — Это безумие.

— Я никогда ни перед чем не останавливаюсь, — возразил я и просунул руку между ее бедер.

Ее золотое шелковое платье и кружевные трусики под ним были тонкой вуалью, прикрывающую ее влажную щелочку. Я чувствовал ее жар. Восхитительно. Она раздвинула ноги и обвила руками мою шею, терлась о мою руку, как кошка в период течки.

— Ты действительно сумасшедший, — прошипела она, и была права.

Я был сумасшедшим. Я был сумасшедшим с самого рождения.

Я провел ее по коридору и втолкнул в богато украшенную ванную комнату. Дверь чертовски громко хлопнула, когда я втолкнул ее внутрь, мы проделали еще несколько шагов, пока не закрылись в туалете, но мне было все равно. Я задрал ее платье, покусывая за шею, и в то же время, пальцами сильно впиваясь в ее клитор.

— Прими это как хорошая маленькая сучка или я сделаю тебе чертовски больно, — прорычал я и почувствовал, как ее прошибает дрожь.

Шок и что-то еще. Нечто более глубокое.

Ее глаза изучали мои, пока я лапал ее. Требовательно.

— Кто ты такой, черт возьми? — задыхаясь, спросила она. — Я тебя знаю?

— Я твой истинный заклятый враг, — сказал я и вошел в нее двумя пальцами.

Она была такой тугой, что у меня потекли слюнки.

Сучка застонала для меня.

— Никто меня не тронет. Никогда. Они не позволят.

Я рассмеялся ей в лицо и отбросил британский акцент.

— Я беру, кого хочу и когда хочу.

Вот тогда-то у нее должно быть что-то щелкнуло. Она оттолкнула меня достаточно сильно, чтобы сорвать маску.

Потрясение на ее лице было божественным.

— Нет! Нет! Этого не может быть! Это не можешь быть ты! Боже. О мой гребаный Бог…

Я все еще смеялся.

— О, это я, милая. Я. Тебе лучше поверить в это.

— Люциан Морелли! Какого хрена? Ты Люциан чертов Морелли!

— Приятно познакомиться, Илэйн Константин, — сказал я и скрутил внутри нее пальцы.

Глава 2

Илэйн

Нет. Нет. Нет.

Это не имело смысла. Это просто не могло иметь смысла.

Пальцы Люциана Морелли — ЛЮЦИАНА МОРЕЛЛИ — оказались во мне на бал-маскараде в честь моей сестры.

Как этот чертов мир повернулся так, что пальцы Люциана Морелли оказались во мне на бал-маскараде в честь моей сестры?

Теперь он — мертвец. Теперь мы оба мертвецы. Черт. ЧЕРТ.

Моя голова кружилась, живот крутило так, что меня бы вырвало, если внутри было бы что-нибудь еще кроме шампанского.

— Как тебе удалось пробраться сюда? — задала я вопрос, но даже на пике мощнейшего шторма, развернувшегося вокруг меня, моему телу было плевать на ответ. Оно думало только о нем.

Несмотря на головокружение и тошноту, моя плоть жила по своим законам, действиями показывая желание большего. Мои чувства кричали, я нуждалась в нем. Нуждалась в мужчине, который бы, наконец, сделал меня своей. Наконец.

Но этим мужчиной не мог стать он.

Пожалуйста, боже, нет.

Им не мог стать Люциан Морелли.

Он раздвинул мои бедра шире и поднял меня выше по стене, ни капельки не испытывая чувства страха. Даже в этот момент, точно зная, на что я способна, несмотря на охрану вокруг нас, он не колебался. Не стеснялся. Плевать хотел на все, что я произносила.

Стало очевидно, что Люциан Морелли ничего не боялся. Этот мужчина оказался дьяволом, который правит преисподней.

— Я попадаю туда, куда хочу и когда хочу, — сказал он, и я в этом не сомневалась.

Я выдала свою речь:

— Если я расскажу хоть единой душе, что ты здесь, тебе не удастся выбраться отсюда живым. Ты же это понимаешь, да? Ты дурак.

Он ответил мгновенно.

— Если бы я хоть на секунду подумал, что ты кому-то об этом расскажешь, ты бы была уже мертва, дорогая.

Морелли мог бы свернуть мне шею, не вынимая из меня пальцев, и я знала об этом. Ему бы удалось выбраться с вражеской территории еще до того, как кто-нибудь заметил мое отсутствие. Хотя никто особо и не волновался бы, если бы я пропала — скорее всего, мама даже была бы благодарна. Она бы подняла бокал шампанского за мою смерть, пока никто не видел.

Не будучи накаченной кокаином и шампанским, я бы окаменела на месте. Мышка в лапах Люциана Морелли — главы всего клана Морелли с тех пор, как отец передал ему бразды правления.

Он был зверем. Злобным зверем. Который каждый день своей жизни посвящал стремлению разрушить мою семью. Клятва, данная на крови.

Возможно, мне выпала честь стать следующей несчастной маленькой жертвой его миссии.

Возможно, меня это даже не волновало. Возможно, для меня это стало бы благословением. Желанным так долго, как существовал мир.

Я разрывалась между криком о помощи и принятием своего положения — игрушка в его объятиях. Потому что, возможно, я, наконец, узнала бы, каково это почувствовать в себе член до того, как сделаю свой последний вдох.

Именно в этот момент громче остального во мне заговорил кокаин. Именно в этот момент кокаин, мое учащенное дыхание и покалывание между ног засмеялись надо мной и сказали, что я сама пожелала быть игрушкой в объятиях Люциана Морелли.

И я сделала это.

Развела шире ноги для дьявола, устроившегося между ними, и поцеловала его. Я поцеловала его и надеялась, что он сделает мне больно. Надеялась, что он сделает мой первый раз таким, чтобы я вечно боялась повторения этого действия. Особенно, если мое «вечно» не продлится так уж и долго.

Монстр прижал мои запястья к стене над головой.

Да. Сделай это.

Я улыбнулась ему, мои губы распухли после его укусов. Я чувствовала себя шлюхой и разговаривала подобно ей.

— Трахни меня, — шептала я. — Покажи, каким дерзким можешь быть, Морелли, и трахни меня.

Он вонзил свои пальцы еще глубже, и его ухмылка приобрела такой зловещий оттенок, что могла сжечь солнце.

— Ну, ну, ну, — произнес он. — Я бы никогда не подумал, что Илэйн Константин окажется девственницей.

Мой желудок сжался. Буквально сжался.

Как он это понял? Как, мать вашу, он смог это понять? Неужели было настолько очевидно, что я