без сознания первые дни, тельце выдали Данилу. Но он отказывается мне говорить, где похоронил нашу дочь. Да и не приходит он больше. Наверное, пошёл искать утешение в объятиях той брюнетки. Ненавижу его и видеть больше не хочу.

После процедур потерянно бреду к палате, стараясь не смотреть по сторонам, заставляя тело двигаться на автомате.

Но вдруг взгляд цепляется за что-то знакомое…

Поднимаю голову, навстречу мне идёт Галина, та самая девочка-наркоманка, с которой мы лежали в одной палате.

Увидев меня, она замирает тоже…

– Юля, – вздрагивает её голос. – Ты как? – глаза у неё сейчас большие, осознанные, и есть в них человеческое тепло.

– Галя, – трогает улыбка мои губы. – Ты родила?

– Да. Девочку, – кивает она.

А меня вдруг разрывает непереносимой болью. Почему так? Почему? Почему Бог так несправедлив? Зачем он даёт таким людям детей, если они им не нужны, а мою крошку забрал? Зачем мне такой бог? Ненавижу его.

Мои губы кривятся в какой-то жуткой гримасе, изо рта вырывается нечеловеческий то ли рык, то ли стон.

Галя шарахается от меня в ужасе, а я хватаю её за грудки?

– И ты от неё отказалась? – рычу ей в лицо.

– Ненормальная, не трогай меня, – дёргается Галя. – Отказалась! Тебе нужна, забирай! Забирай! – вырывается из моих рук, несётся прочь по коридору, а меня сгибает пополам от беспощадного чувства потери, тоски, чёрной скорби… Рыдания рвутся из горла, дыхание перехватывает, сползаю по стене.

– Тише, милая, тише, – чувствую тёплые руки, которые обнимают, гладят по голове. – Вставай, моя хорошая, пойдём, пойдём.

Это старенькая медсестра, Лидия Ивановна, она часто заходит ко мне, помогает. Добрая женщина.

Ведёт меня в палату, отпаивает чаем, долго сидит рядом. Ничего не говорит, знает, что словами моему горю никак не помочь. Но мне становится немного легче от её тепла и заботы.

– Тёть Лид, – зову её хрипло. – Почему так? Кто-то детей выкидывает как котят, а кому-то такое, как мне. За что, а? Кто меня проклял?

– Никто не ответит тебе, милая, никто, – гладит меня по волосам, – Но бог знает кому сколько страданий отмерять. Больше положенного не даст.

– Ненавижу такого Бога, – шепчу зло.

– Нельзя так говорить, моя хорошая, нельзя. Твоя малышка сейчас среди ангелочков. Он её к себе забрал, значит, так нужно.

– И зачем она ему там? За что мне это?

– Возможно, когда-нибудь потом, спустя много лет, ты это сама поймёшь. А сейчас, нужно просто терпеть.

– Тёть Лида, а эта Галя правда от ребёнка отказалась?

– Правда. Гнилая девка. Дурная. Вот тут и я не знаю, зачем таким бог детей даёт. Сама бы её удавила, – говорит зло. – Неужели кислотой своей всю душу и мозг выжгла? А может, и не было ничего святого там? Как можно детёнка бросить, не понимаю.

– А где он сейчас, детёнок?

– А тебе зачем? – смотрит на меня настороженно. – Ты себе забрать хочешь? Ой, милая, не надо. Там ведь столько болезней уже, наверное, прицепилось, и наследственность. Да и не получится одного ребёнка заменить другим, ты же понимаешь?

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​– Понимаю, я всё понимаю, но тёть Лид, ты мне покажи её, я гляну, – хватаю её за руку. – Если отзовётся что-то в душе, может, и заберу. А то что мне теперь, в петлю если только.

– Ой ты бедная моя, как же так, как же так, – причитает.

– Тёть Лид, пожалуйста.

– Хорошо, – вздыхает медсестра. – Я сегодня в ночную, вот как начальство по домам разойдётся, отведу тебя.

***

На улице ночь, в больнице тихо, все спят. И только я стою у окна, с тоской глядя на звёзды. Миллионы огоньков светятся где-то там, за многие-многие километры от нас. Когда-то давно я читала, что чистые души, уходя, превращаются в звёзды. Может и моя малышка стала звёздочкой и смотрит на меня оттуда?

Вот и стою теперь, вглядываясь в тёмное небо, пытаясь получить ответ, а как мне теперь жить? Для чего? Зачем?

Раздаётся лёгкий скрип двери палаты. Оборачиваюсь. Лидия Ивановна.

– Ждёшь меня? – спрашивает.

– Жду.

– Пойдём.

Иду за медсестрой по ночным коридорам, кутаясь в тёплую шаль. Меня теперь всё время морозит.

Мы поднимаемся на два этажа вверх, заходим в отделение патологии новорождённых.

Лидия Ивановна заводит меня в отсек, где лежат дети в боксах.

Сердце моё ёкает, руки начинают дрожать. Здесь четыре кувеза, в трёх из них лежат маленькие крошки, но я почему-то сразу останавливаю взгляд на крайнем.

Там лежит маленькая красноватая малышка в розовом памперсе.

– Это она? – вздрагивает от волнения мой голос.

– Да, – кивает Лида, с жалостью глядя на меня.

Подхожу к прозрачному боксу и погибаю…

Это же чудо… Крошечные ножки и ручки, миниатюрные пальчики, губки бантиком, светлый пушок на головке, аккуратный носик, реснички. Как можно такого крохотного малыша бросить? Кто будет её любить? Заботиться о ней? Кормить, рассказывать сказки по ночам?

Вспоминаю, как однажды, ещё будучи подростком, попала в больницу с отравлением, а там была палата брошенных детей.

И помню я, как годовалые дети стояли там столбиками в кроватках, с тоской глядя на суету взрослых, которые пробегали мимо, не обращая внимания на малышей. Они не плакали, не истерили. Они смирились со своей ненужностью…

Я не хочу такой судьбы для этой крошки. Да, я не смогу помочь всем брошенным детям, но ведь избавить от такой судьбы хотя бы одну душу, это лучше, чем прожить совершенно пустую безрадостную жизнь.

Может поэтому “справедливый” Бог и оставил меня на этом свете?

Я не знаю ответов, но я чувствую, что мы с этой крошкой нужны друг другу.

– Тёть Лид, – хрипло от накативших эмоций прошу я. – А можно её подержать?

– Нет, милая. Таких деток брать на руки пока нельзя. Но можно потрогать, погладить по головке. Хочешь?

– Конечно, хочу.

Лидия Ивановна помогает мне надеть специальные перчатки, показывает, как надо прикоснуться с малютке.

Крошка спит, поэтому я почти невесомо трогаю её волосики и пальчики. Это такое волшебство, что на несколько минут я забываю о своей потери, боли, тоске. Я как будто снова могу дышать рядом с этой несчастной, брошенной всеми малюткой.

Минуты бегут, а я растворяюсь в щемящих душу чувствах нежности, умиления, любви…