Гэн написал список, время от времени задумываясь, не пропустил ли он чего-нибудь. Все языки он разделил на категории по степени своего знания: абсолютно свободное, весьма беглое, беглое, удовлетворительное, только чтение. Он знал больше языков, чем было перечислено коктейлей в пластиковом меню на столе. Они оба заказали себе коктейль под названием «Ареопаг». Они чокнулись.

Испанским языком Гэн владел «абсолютно свободно».

Теперь, за полмира оттуда, в стране, которая была для него чужой вдвойне, господин Осокава снова вспомнил афинский аэропорт, всех этих людей с усами и автоматами, потому что они были очень похожи на нынешних вооруженных парней. В тот далекий день произошло его знакомство с Гэном. Когда это было? Четыре года тому назад? Пять? После той конференции Гэн вернулся с ним в Токио и начал работать на него постоянно. Когда переводить было нечего, Гэн брал на себя заботу о таких вещах, которые на первый взгляд заботы и не требовали. Для господина Осокавы Гэн стал абсолютно необходим, и порой он забывал, что сам не владеет языками, что голос Гэна – это не его собственный голос. В данный момент он тоже не понимал, о чем говорят люди с автоматами, и тем не менее ему все было совершенно ясно. В худшем случае их можно уже считать мертвецами. В лучшем – они стоят в начале длинного и страшного испытания. Господин Осокава приехал в такое место, куда ему ни в коем случае не следовало приезжать, позволил этим иностранцам поверить в то, что отнюдь не являлось правдой, и все ради того, чтобы послушать пение женщины. Он посмотрел через всю комнату на Роксану Косс. Он едва смог ее разглядеть: аккомпаниатор затолкал ее между собой и фортепиано.

– Президент Масуда! – произнес человек с усами и с ружьем.

По рядам нарядных гостей прошло тяжелое шевеление: никто не хотел становиться явным вестником.

– Президент Масуда, выйдите вперед!

Люди стояли, потупив глаза, и чего-то ждали, и тогда человек с ружьем опустил его так, что дуло смотрело прямо на толпу и, казалось, было нацелено на блондинку лет пятидесяти по имени Элиза, банкира из Швейцарии. Некоторое время она беспомощно таращила глаза, а затем обеими ладонями прикрыла сердце, словно это было то самое место, куда, вероятнее всего, попадет пуля. Она приносила в жертву свои руки, как будто они могли на долю секунды защитить ее сердце. В толпе послышались вздохи – и только. Повисло гнетущее ожидание. Оно исключало любые проявления героизма или хотя бы рыцарства. И тут вице-президент принимающей страны сделал маленький шаг вперед и представился.

– Я вице-президент Рубен Иглесиас, – сказал он человеку с ружьем. Он казался ужасно усталым. Он был очень маленьким человечком, низкого роста и хрупкого телосложения, и это сыграло при его избрании на должность роль не меньшую, чем его политические убеждения. Согласно царящим в правительстве извращенным понятиям высокий вице-президент заставит президента чувствовать себя слабым и заменимым. – Президент Масуда не смог прибыть на этот вечер. Его здесь нет. – Голос вице-президента звучал глухо. На его плечи внезапно свалился слишком тяжелый груз.

– Врешь! – отрезал человек с ружьем.

Рубен Иглесиас печально покачал головой. Никто больше его не желал, чтобы президент Масуда сейчас оказался здесь, а не валялся в собственной постели, прокручивая в голове сюжет последней серии мыльной оперы. Командир Альфредо быстро перевернул в руках ружье и держал его теперь не за приклад, а за дуло. Он поднял ружье и ударил им вице-президента по лицу, около глаза. Раздался глухой удар – звук по сравнению с действием совсем не страшный, – приклад распорол маленькому человечку кожу, и тот рухнул на пол. Кровь сразу же полилась из раны несколькими ручейками. Один из них устремился к уху пострадавшего, словно стремясь снова вернуться в его голову. Тем не менее все, включая самого вице-президента, в полуобморочном состоянии лежавшего теперь на ковре в собственной гостиной, где он всего десять часов назад возился со своим трехлетним сыном, были приятно поражены тем, что его не застрелили.

Человек с ружьем посмотрел на вице-президента, а затем, как будто удовлетворенный этим зрелищем, скомандовал всем остальным участникам вечера лечь на пол. Для тех, кто не говорил по-испански, все стало ясно, когда испаноговорящие гости один за другим принялись становиться на колени, а затем распластываться на полу.

– Лицом вверх, – добавил человек с ружьем.

Те, кто первоначально лег неправильно, торопливо переворачивались. Двое немцев и один аргентинец вообще не желали ложиться до тех пор, пока к ним сзади не подошли солдаты и резкими пинками под колени не заставили их подчиниться общему требованию. Лежащие гости занимали гораздо больше места, чем стоящие, так что некоторым из них пришлось занять места в коридоре и в столовой. Теперь на полу находился сто девяносто один гость, двадцать официантов, семь поваров и еще несколько помощников. Трое детей вице-президента вместе с гувернанткой были вытащены из своих спален и согнаны вниз, но, впрочем, несмотря на поздний час, они все равно не спали, потому что с верхних ступеней лестницы смотрели и слушали выступление Роксаны Косс. Теперь им тоже пришлось лечь на пол. Серьезные и важные мужчины и женщины валялись, словно половые тряпки. Среди них были послы и дипломаты разных уровней, члены кабинетов различных правительств, президенты банков, главы корпораций, один епископ и одна оперная звезда, которая казалась теперь намного миниатюрнее, чем когда стояла на ногах. Сантиметр за сантиметром аккомпаниатор накатывался на нее все сильнее и сильнее, стараясь полностью прикрыть ее своей широкой спиной. Она проявляла при этом легкое неудовольствие. Женщины, которые верили, что все это очень скоро закончится и к двум часам ночи они окажутся дома в собственных постелях, старались расправить и разгладить свои пышные юбки, чтобы они не очень помялись. Другие, кто считал, что скоро их всех застрелят, позволяли шелку мяться и пачкаться. Когда все наконец окончательно разместились на полу, в комнате наступила поразительная тишина.

Теперь все присутствующие четко разделялись на две группы: на тех, кто стоит, и на тех, кто лежит. Инструкции гласили, чтобы лежащие вели себя смирно и покорно. Стоящие должны были проверить их на предмет наличия оружия, а также на тот случай, если среди них все-таки тайно находится президент.

Можно себе вообразить, какой страх и унижение испытывали лежащие на полу люди. На них можно было наступить или пнуть ногой. Их можно было застрелить, при этом они не имели ни малейшего шанса спастись бегством. И тем не менее на полу они чувствовали себя лучше. Им не надо было больше думать о сопротивлении, о том, как бы прорваться к выходу. Вероятность того, что их обвинят в бездействии, теперь практически отпадала. Они напоминали маленьких собачек, которые добровольно подставляют свои шеи и животы под острые зубы свирепых псов, словно говоря: сдаюсь! Даже русские, еще минуту назад шепотом обсуждавшие план бегства, почувствовали облегчение от собственной покорности и смирения. Немалое число гостей закрыли глаза. Время было позднее. Желудки их были переполнены вином, рыбными деликатесами и телячьими отбивными. Страх действовал на людей не менее сильно, чем усталость. Башмаки, которые топали вокруг них, перешагивали через них, были старыми и грязными. Грязь оставляла жирные следы на прекрасном узорчатом ковре (который лежал, к счастью, на хорошей подкладке). Башмаки были дырявые, сквозь дыры проглядывали пальцы ног. Эти пальцы оказывались теперь совсем близко от глаз. Некоторые башмаки вообще успели развалиться и были перевязаны кусками проводов, также очень грязными. Молодые люди ползали на четвереньках между гостей. Улыбок на их лицах не было, но не было и свирепости. Легко можно было себе вообразить, как развивались бы события, если бы гости остались стоять на ногах: мальчишки, вооруженные до зубов, наверняка захотели бы продемонстрировать свое превосходство более взрослым по возрасту, более высоким и прекрасно одетым людям. Теперь же мальчишеские пальцы двигались быстро, вполне уважительно, даже приятно. Они просматривали карманы, ощупывали брюки. С женщинами поступали совсем деликатно: только легкое похлопывание по юбкам. Иногда какой-нибудь парень наклонялся, некоторое время колебался, а потом вообще отползал дальше. Они нашли очень мало интересного, ведь присутствующие собрались всего-навсего на ужин.