главное, отсечь мелочи, заставить вникнуть в суть дела и потому принять справедливое решение.

Настоящая риторика имеет дело с вероятным, но она служит истине, а не мнению. Она никогда не изменяет истине. Риторика нужна для того, чтобы мы не приняли «недолжное», плохое знание о предмете за действительную характеристику предмета. Ведь очень часто люди видят то, что хотят видеть: толпа реагирует на яркое, видит оболочку вещей, а не их истину:

Риторика полезна, потому что истина и справедливость по своей природе сильнее своих противоположностей, а если решения постановляются не должным образом, то истина и справедливость необходимо побеждаются своими противоположностями, что достойно порицания. Кроме того, если мы имеем даже самые точные знания, все-таки нелегко убеждать некоторых людей, говоря на основании этих знаний, потому что [оценить] речь, основанную на знании, есть дело образования, а здесь [перед толпою] это невозможно. Здесь мы непременно должны вести доказательства и рассуждения общедоступным путем…

Ритор поэтому упорядочивает материал, объясняет слушателям, что на самом деле произошло и какая ситуация в действительности. Бытовому зрению Аристотель противопоставляет точное знание о гражданской и юридической области. В отличие от софистов, которые видели в слове способ создания иллюзии, Аристотель усматривает в слове первичное социальное тело человека, первичную способность сопротивляться обстоятельствам и добиваться справедливости:

Сверх того, если позорно не быть в состоянии помочь себе своим телом, то не может не быть позорным бессилие помочь себе словом, так как пользование словом более свойственно человеческой природе, чем пользование телом.

Таким образом, ораторское искусство – это восстановление истинной, глубинной, или, как сказали бы греки, правдивой, человеческой природы. Человек, в отличие от богов, не может знать все. Но человек может знать, что такое справедливость, что такое правда, и находить эту правду в разных явлениях. Ораторское искусство позволяет признать чужую правду, которая выясняется в суде или политическом споре: нельзя настаивать уже на своей якобы правоте во всех случаях, нужно уметь признавать, что ты бывал неправ или хотя бы неправильно что-то сформулировал.

Аристотель отвергает модель Горгия и Исократа, в которой оратор управляет страстями (аффектами) слушателей, направляя их в нужное русло. Он считает, что это только часть ораторского искусства, а не целое:

Доказательство находится в зависимости от самих слушателей, когда последние приходят в возбуждение под влиянием речи, потому что мы выносим различные решения под влиянием удовольствия и неудовольствия, любви или ненависти. Этих-то способов убеждения, повторяем, исключительно касаются нынешние теоретики словесного искусства. Каждого из этих способов в отдельности мы коснемся тогда, когда будем говорить о страстях.

Да, надо уметь подчинять эмоции слушателя своему красноречию. Но еще важнее обращаться к политическому, гражданскому, житейскому опыту слушателей и доводить его до совершенства, делать его цельным. Только тогда риторика совпадет с диалектикой как искусством рассуждать и видеть вещи с разных сторон и с политикой как искусством правильно обустраивать полис, город-государство, выделяя главное и побочное в общественной жизни:

Поскольку доказательства осуществляются именно такими путями, то, очевидно, ими может пользоваться только человек, способный к умозаключениям и к исследованиям характеров, добродетелей и страстей – что такое каждая из страстей, какова она по своей природе и вследствие чего и каким образом появляется, – так что риторика оказывается как бы отраслью диалектики и той науки о нравах, которую справедливо назвать политикой. Вследствие этого-то риторика и принимает вид политики и люди, считающие риторику своим достоянием, выдают себя за политиков, по причине ли невежества, или шарлатанства, или в силу других причин, свойственных человеческой природе. На самом деле, как мы говорили и в начале, риторика есть некоторая часть и подобие диалектики: и та, и другая не есть наука о каком-нибудь определенном предмете, о том, какова его природа, но обе они – лишь методы для нахождения доказательств.

Итак, оратор может выступать по самым разным поводам, лишь бы они были как-то связаны с гражданской жизнью. С диалектикой ораторское искусство сближает использование «энтимем», особых силлогизмов, в которых опущены общеизвестные вещи. Например: «этот человек награжден» – типичная энтимема (буквально это греческое слово означает удерживаемое в уме, «три пишем, два в уме»). Не надо говорить «справедливо награжден», достаточно просто «награжден», потому что все знают, что в Афинах награждают справедливо, и все понимают, что человек поэтому заслуживает уважения.

Как мы видим, в риторике допустим «аргумент к человеку», переход на личности, – так как она работает с политическим институтом репутации. С политикой риторику объединяет использование примеров, исторических уроков и современных наблюдений. Но плох оратор, который использует только примеры, – примеры могут увлечь толпу, но не могут дать наслаждения истиной. Поэтому примеры – только иллюстрация рассуждения, состоящего из энтимем.

Аристотель говорит, что ораторское искусство начинается с личности оратора и личности слушателя:

Речь слагается из трех элементов: из самого оратора, из предмета, о котором он говорит, и из лица, к которому он обращается; оно-то и есть конечная цель всего (я разумею слушателя). Слушатель необходимо бывает или простым зрителем, или судьей, и притом судьей или того, что уже совершилось, или же того, что может совершиться.

Итак, оратор должен учиться выступать в суде. Но он может выступать и перед зрителями, например перед народным собранием, – такое красноречие называется совещательным: оратор дает различные советы, подкрепляя рассуждениями или примерами. Но самое интересное в приведенных словах Аристотеля – это слушатель как «судья того, что может совершиться». Таков, например, правитель, который должен предвидеть последствия своих действий на несколько шагов вперед.

Красноречивое выступление перед квалифицированным слушателем называется по-гречески «эпидейктическим», то есть «показательным», «доказательным», «указующим»: оратор должен развернуть подробную картину того, что может произойти в будущем, одобрив или не одобрив какое-то развитие событий. Например, поздравительная речь не просто чествует человека, а показывает его достижения и доказывает, что в будущем значение этого человека будет только расти.

Эпидейктическое красноречие близко художественной литературе. Именно из этого вида красноречия развился жанр романа, равно как и привычные нам романтические понятия вроде «мировоззрения» или «картины мира». Только в эпоху романтизма получилось так, что каждый человек стал сам себе ритором, он сам себя убеждает, что мир устроен так, а не иначе. А в классической риторике хорошо образованный человек, знаток природы и общества, создает подробную, детальную и восхитительную картину того, что может произойти. И это уже не «мировоззрение», а, скажем так, «миропредвидение». Человек не пророк, а скорее режиссер большого социального театра, он создает не утопию или антиутопию, а картину известных ему сложных социальных процессов.

У совещательного,