в заблуждение. Так, в суде легко вводят в заблуждение судей люди, ссылаясь на свои физические и умственные недостатки: «я не мог учинить насилие, я физически слабый», «я не мог провернуть это мошенничество, все знают, что я человек простой и незамысловатый». Тогда как ритор не просто делает слабый аргумент сильным, как учил Исократ. Он выводит таких мнимых слабых на чистую воду, помещая мелочи, незаметные свойства в фокус внимания – да, этот человек не мудрец, неловок и слаб, но изобретателен на зло, умеет хитро приспосабливаться. Преступниками часто оказываются скромные и незаметные люди. И поэтому внутри этого внимания мы видим, каковы люди, совершающие несправедливые поступки:

Безнаказанно совершать несправедливые поступки считают для себя наиболее возможным люди, умеющие говорить, ловкие, имевшие много случаев вести подобную борьбу, люди, у которых много друзей и денег. Наиболее сильными люди считают себя в том случае, когда они сами удовлетворяют указанным условиям; если же этого нет, то в том случае, если у них есть такие друзья, слуги или сообщники; это дает им возможность совершать несправедливости, утаивать это и не нести за них наказания. Надеяться на это можно еще и в том случае, когда мы дружны с тем, кому наносим обиду, или с судьей: друзья, с одной стороны, не принимают предосторожностей от несправедливостей, а с другой стороны, мирятся, не давая делу доходить до суда. Что же касается судей, то они угождают тем, с кем они дружны, и или совсем не взыскивают с них, или налагают незначительное наказание.

Риторика обосновывает понятие чести и тем самым определяет несправедливость как бесчестие. Часто люди объявляют несправедливым что-то вполне справедливое, в духе того, как жалуются школьники: «все списывали, а не только я, почему неудовлетворительную оценку поставили только мне?» Ясно, что за списывание неудовлетворительная оценка справедлива. Тогда как риторика имеет дело с намерениями, она определяет, в каких случаях было бесчестное намерение. Допустим, другие школьники попытались списать, но у них плохо получилось, тогда как ты списывал нагло, не соображая, что списываешь. Это твое бесчестье, твоя лень, твое безделье, хотя другие тоже работали не идеально. Вот такое бесчестие риторика позволяет отличить от случайной неприятности:

Во всех подобных случаях вопрос идет о том, было ли известное действие несправедливо и дурно, или нет: ведь в намерении заключается негодность и несправедливость человека, а такие выражения, как оскорбление и воровство, указывают на преднамеренность: не всегда ведь человек, нанесший удар другому человеку, причинил ему этим оскорбление, но лишь в том случае, если он сделал это с какой-нибудь целью, например, с целью обесчестить его или доставить самому себе удовольствие, и не всегда человек, тайно взявший что-нибудь, совершил воровство, но лишь в том случае, когда он сделал это, желая причинить ущерб другому и присвоить себе взятую вещь.

Риторика, говорит Аристотель, может найти смягчающие и отягчающие обстоятельства, учитывая не только объективную ситуацию, но и субъективное намерение. Конечно, будет ошибкой приписывать человеку намерения на основе предположений. Но, согласно Аристотелю, есть специфическое политическое самообнаружение намерений – наглость: то, что в российской юридической традиции называется «с особым цинизмом». Только наша юридическая традиция имеет в виду исключительно экспертную оценку произошедшего судом, тогда как Аристотель говорит о прениях, где оратор показывает отягчающие обстоятельства очень живописно:

[Усиливает вину еще и то обстоятельство], если несправедливый поступок совершается в том самом месте, где налагается наказание на лиц, поступающих неправедно; так делают, например, лжесвидетели, потому что где же они могут воздержаться от несправедливого поступка, если они решаются на него в самом судилище? [Важны также те проступки], которых люди особенно стыдятся, а также [важно], если человек поступает дурно со своим благодетелем: здесь его вина делается значительнее оттого, что он, во-первых, делает зло и, во-вторых, не делает добра.

Итак, человек сам понимает, когда поступил крайне дурно. Оратор только делает это картинно, как на театральной сцене.

Замечательнее всего Аристотель говорит о свойствах оратора, какими качествами он должен обладать, чтобы быть профессионалом. Первое свойство – разум: оратор должен уметь убедить и судью, и публику, что он не хуже рассуждает, чем древние мудрецы и законодатели. Второе свойство – добродетель, хорошая репутация оратора: он должен явить в себе не просто объективность, но вменяемость в самых высоких вопросах; показать, что он понимает, что такое героизм, самопожертвование, честь, мужество, какие бывают добродетели. Человек, который имеет об этом смутное представление, который ограничивается отдельными примерами или знает все с чужих слов в плохом изложении, не может быть профессиональным оратором. Наконец, третье свойство – благорасположенность, то есть особое чувство уместности, требующее воздерживаться от слов, когда это неуместно, но обязательно выступать, когда само дело этого требует, когда без твоего выступления государство или суд зайдет в тупик. Благорасположенность лучше всего соответствует нашему понятию «гражданской совести», нашему «не могу молчать», требующему незамедлительного публичного заявления:

Есть три причины, возбуждающие доверие к говорящему, потому что есть именно столько вещей, в силу которых мы верим без доказательств, – это разум, добродетель и благорасположение; люди ошибаются в том, что говорят или советуют, или по всем этим причинам в совокупности, или по одной из них в отдельности, а именно: они или неверно рассуждают благодаря своему неразумию, или же, верно рассуждая, они вследствие своей нравственной негодности говорят не то, что думают, или, наконец, они разумны и честны, но не благорасположены, почему возможно не давать наилучшего совета, хотя и знаешь, [в чем он состоит]. Кроме этих [трех причин], нет никаких других. Если, таким образом, слушателям кажется, что оратор обладает всеми этими качествами, они непременно чувствуют к нему доверие.

Итак, разум позволяет давать уместные и безошибочные советы, исходя из знания того, что честно, что бесчестно, что доблесть, а что позор. Добродетель – умение говорить прямо и честно, открыто, не взирая на лица. Это уже гражданская доблесть, доблесть стоять лицом к лицу перед всем государством и народом. Благорасположенность – готовность прийти на помощь, выступить даже тогда, когда тебя не просят, но когда ты считаешь это уместным и полезным. Благорасположенность поэтому тоже требует определенной смелости и храбрости.

Аристотель подробно говорит, как оратор может совладать и со своими, и с чужими эмоциями. И в конце концов риторика оказывается одним из познавательных искусств: она не просто по-новому представляет вещи, но дает новое знание о них:

Итак, тот стиль и те энтимемы по необходимости будут изящны, которые сразу сообщают нам