на передовой. Фуке знал это, потому что видел, как раненые злятся из-за того, что он не в окопах. Старики злились ужасно. К концу лета в их секторе сменили войска, и молодых зуавов заменили стариками сорока – сорока пяти лет. Когда их доставляли в госпиталь после ранения, они выглядели намного старше: часто их бороды и волосы седели и, кроме ран, на них оставляли отпечаток холодные зимние фламандские дожди. У одного из таких стариков, который почти всегда ругался, сын тоже служил в окопах. Этот старик люто ненавидел Фуке. И стар и млад – все его называли embusqué. Они завидовали, страшно завидовали ему, ведь он не был в окопах, и считали несправедливым, что у них не было в знакомых депутата. Но Фуке все это достало. День за днем, восемнадцать месяцев подряд, с самого начала войны он ухаживал за ранеными. Он исполнял приказы простых солдат, исходив палату вдоль и поперек своими тяжелыми деревянными башмаками, натыкаясь ими на кровати, выслушивая обвинения в том, что даже неповоротливость его – преднамеренная. В госпитале было много священников, которые тоже служили медбратьями. Они тоже бегали и носили, но казалось, что они с готовностью принимают эту участь. Только Фуке и еще пара человек ее не принимали. Фуке не принимал ни войну, ни окопы на передовой, ни полевой госпиталь, ни раненых, ничего, связанного с войной. Его до смерти достала война. Дыра в заборе и estaminet были его спасением.

Был у них один священник с желтой бородой, который тоже пользовался дырой в заборе. Если появлялась дыра, он лазил в нее чуть не каждую ночь. Он проползал, выпивал, а потом шмыгал в деревню, чтобы провести ночь с девчонкой. Но он был ловкий и заползал обратно до рассвета, а утром выходил на службу. Да, он становился нервным и вспыльчивым, и пациенты в такие дни предпочитали скорее обходиться без некоторых вещей, чем что-то у него просить, и порой сильно от этого страдали.

Но с Фуке все было иначе. Тем утром он гордо прошел через ворота и сказал, что отсутствовал всю ночь без дозволения и что все это его до смерти достало. И Médecin Chef его наказал. Его арестовали, но поскольку посадить его было некуда, он провел свой шестидневный срок на свежем воздухе. Взвалив на плечи восемьдесят фунтов боекомплекта, он ходил по дощатым дорожкам и по грязи вокруг baracques – у всех на виду, чтобы все могли лицезреть его унижение. Он больше не работал в палате, где недоставало его неохотной, неуклюжей услужливости.

Иногда мимо проходила Directrice. Он боялся с ней пересекаться, потому что однажды она пошла к Médecin Chef и добилась для него прощения. Его публичное унижение тронуло ее доброе сердце, наказание отменили, и после двух часов свободы на редком октябрьском солнце ему пришлось вернуться к работе, которую он ненавидел, к пациентам, которых презирал. С тех пор, если он издалека замечал на одной из дорожек синий плащ Directrice, он старался не попасться ей на глаза. Женщины на фронте только мешали.

Он часто встречал мужчину, который подбирал бумажки, и искренне завидовал его простой службе. Его мобилизовали в formation[46] госпиталя и поручили подбирать на территории клочки бумаги. У него была длинная палка с гвоздем на конце и маленькое ведро, потому что подбирать было особенно нечего. Он накалывал бумажки на свой гвоздь, так что даже наклоняться не приходилось. Он ходил на чистом, свежем воздухе, а когда шел дождь, устраивался у печи в аптеке. Этот сборщик бумажек был химиком; его предшественник был священником. Это было отличное место для дееспособного мужчины с достаточным образованием, и Фуке ужасно хотел бы получить эту работу, только боялся, что недостаточно образован, потому что на гражданке всего лишь помогал на ферме. Так что, бродя туда-сюда по дорожкам, он с завистью глядел на мужчину, который собирал бумажки.

Так он ходил туда-сюда между baracques с полновесным боекомплектом, упрямый и гордый. Другие санитары и носильщики смеялись над ним, приговаривая:

– А вот и наказанный Фуке идет!

А пациенты, которым его не хватало, спрашивали:

– Где Фуке? Наказали?

А медсестра, которой тоже его не хватало, говорила:

– Бедный Фуке! Наказали!

Но Фуке, расхаживая туда-сюда у всех на виду, был доволен, потому что он отлично покутил предыдущей ночью, а на следующий день ему не надо было нянчиться с пациентами, и была только одна вещь, которую он любил в войне, – армейская дисциплина.

Один

Сегодня умер Рошар. У него была газовая гангрена. Осколок немецкого снаряда порвал ему бедро от колена до ягодицы. Это интересный случай, потому что заражение распространилось очень быстро. Притом что лечить его начали сразу – через шесть часов после ранения он уже был в госпитале. Когда тебе оторвало бедро, получить первоклассную хирургическую помощь через шесть часов – это почти сразу. Но гангрена все равно росла, что лишний раз указывало на то, насколько ядовитыми были немецкие снаряды[47]. В полевом госпитале организовали школу хирургии, куда посылали молодых людей, которые только выпустились из медучилища, и стариков, которые выпустились уже давно, чтобы они научились работать с ранеными. После двухмесячной практики военной хирургии их направляли в другие госпитали, где они продолжали работать самостоятельно. Так что все эти молодые люди, которые мало что знали, и все эти старики, которые почти ничего не знали, а что знали – забыли, учились в полевом госпитале. Это было необходимо, потому что хороших докторов всегда не хватало, и, чтобы заниматься больными, приходилось прибегать к услугам юных и престарелых. Тем не менее Médecin Chef, который отвечал за госпиталь и школу хирургии, был блестящим хирургом и хорошим управленцем, и он многому научил своих студентов. Когда Рошара доставили в операционную, молодые и старые студенты собрались вокруг, чтобы рассмотреть его случай. Все правое бедро от колена до ягодицы было разворочено до самой кости и источало страшную вонь. Студенты подходили один за другим и робко надавливали пальцами на верхнюю часть бедра – на то, что от него осталось, – раздавалось слабое потрескивание, как будто лопались пузырьки. Газовая гангрена. Диагноз ставится очень просто. Кроме того, рядом как раз оказался бактериолог из другого госпиталя в регионе, который взял посев из раны и позже сообщил Médecin Chef, что нет никаких сомнений в том, что это газовая гангрена. Но Médecin Chef уже научил своих студентов распознавать газовую гангрену по потрескиванию, запаху и по тому факту, что