не вызывают, зато инвалид в экзоскелете, состоящем из тех же нанороботов, – три экрана рисков, не меньше…

Петр пробует объяснить:

– Капля камень точит, Платон Георгиевич. Но вы не думайте, на двух дронах свет не сошелся. В общих чертах представляю операцию следующим образом: «грузовичок» подходит как можно ближе, я подцепляюсь к «Неве», параллельно пробую дистанционно перепрограммировать горноразведывательную технику на борту «Санкт-Петербурга». Провожу диагностику и с помощью колонии нанороботов осуществляю спасательную операцию. Как именно, посмотрю. Возможно, придется совершить несколько ходок за дронами.

– А если там битый металлический огурец? И на борту ничего не работает?

– Будем действовать по ситуации. В крайнем случае попробую извлечь с лодки реактор, – отвечает Петр, недовольный зыбкостью собственного предложения.

Это пустые слова, не подкрепленные реальным планом. Сейчас Озеров пошлет его восвояси.

Но Платон Георгиевич грузно съезжает по спинке своего огромного кресла. И говорит почти что из-под стола:

– Я не уверен, что могу позволить тебе рисковать головой. Понимаю, у тебя брат на борту. Я знаю, что вы очень дружны. Да и вообще… Ты не думай, Петь, мы все уважаем и ценим Павла Ильича. Но твой план выглядит самонадеятельстью.

– Самодеятельностью? – переспрашивает Петр.

– Нет, именно что самонадеятельностью. Петь, ты слишком много о себе думаешь. И слишком много берешь на себя. Конечно, ты у нас уникум. Но…

Петр грохает металлическим кулаком по столу. Озеров аж взвивается, оставшись сидеть с прямой спиной и потрясенным лицом.

– Платон Георгиевич, да услышьте вы меня наконец! Если случится цунами или наши силовики затопят «Петруху» вместе с реактором, от моей уникальности пользы не будет! Давайте, я еще раз повторю, сколько денег мы с вами отправим на дно? И как родину подведем? Вы хоть понимаете, что это не вас, не меня, не Павла Ильича, даже не весь АО «ЗАСЛОН» разом касается?! Это русий! Русий про всех! Это будущее всей нашей страны. Русий будущее каждого человека, понимаете?

Он задыхается, глядя на паутину из трещин, расползшихся по лаковой столешнице. Какие патетические слова. И ведь правда, ни одно не оспоришь.

– Платон Ильич, в случае обнаружения лодки на приемлемой глубине, вероятность положительного исхода операции более шестидесяти пяти процентов, – включается девушка-андроид.

– Это ты сама только что сочинила?!

Вместо ответа андроид снимает очки и начинает их протирать сжатыми в горстку пустыми пальчиками.

– Проклятый искусственный интеллект! – Озеров оглядывает присутствующих выкаченными глазами.

«Как они в его голове еще держатся?» – удивляется Петр.

– Мне нужно согласовать. А ты пока пиши программу, безумец.

– Не могу. Я случайно сломал ретробук.

– Сделай с этим что-нибудь сам! – орет Озеров из дверей кабинета.

Следующие семь часов Петр переселяет компьютер, пьет кофе и программирует. Есть он не хочет, даже крохотный кусочек не лезет. От избытка кофеина сердце начинает колотиться. Кисловатая темная жижица стоит где-то под горлом.

То, что их еще не смыло цунами, вызывает осторожный оптимизм. Военные дежурят над Курило-Камчатским желобом. Лодку они успели нащупать. Она лежит на глубине тысячи пятисот тридцать двух метров. Похоже, носовая часть разворочена, как раз там, где хранилось горнодобывающее оборудование. Хоть бы Павла не занесло туда перед аварией.

Петр отмечает, что в главном корпусе стало как в выходной день малолюдно. Часть сотрудников то ли отозвана в эвакуацию вместе с семьями, то ли сбежала, услышав про риски для жизни.

На восьмой час непрерывной работы Петр перестает соображать. Его накрывает ватная усталость, глаза слипаются. Он ложится на диван и просит разбудить себя через полчаса.

Тридцать минут спустя девушка-андроид ставит перед ним кружку витаминного раствора и треугольник сандвича, лежащий на экране планшета. Петр сонно смотрит на технологичную замену тарелке.

– Вам нужно восстановить силы, – говорит девушка-андроид.

– Мне кажется, вам тоже, – стонет Петр, садясь. Со сна его знобит и потряхивает, но в голове прояснилось.

– Платон Георгиевич просил проинформировать, что бот будет передан на погрузку через сорок минут. Вас уже ждут на вводном инструктаже в доке. Но сначала… Легкий завтрак. Приятного вам аппетита.

Петр берет сандвич, оставивший маслянистый отпечаток на поликристаллическом кремнии:

– А вы зачем мне бутерброд подали на планшете?

– Это тарталетка, – обижается девушка-андроид. – Кушайте.

Инструктаж проводит старший механик. При этом присутствует делегация: представители военных, глава Русийграда, старший менеджмент АО «ЗАСЛОН», десяток инженеров-механиков, только что закончивших собирать «грузовичок» из частей. Все с пепельными, напряженными лицами. Петр радуется, оставшись в одиночестве внутри кабины, выкрашенной в уродливый охровый цвет. Обстановка снаружи его угнетает.

Теперь старший механик общается посредством коммуникатора. Они бегло проходятся по приборам, системам, возможным кризисным ситуациям. Повторный инструктаж будет произведен во время транспортировки. В это время дроны самостоятельно загружаются. Петр приглядывает за их перемещением с помощью экранчика слева от поста, там транслируется запись с камеры грузового отсека.

Все будет хорошо. Все получится. Уже нельзя сомневаться.

Серьезные люди верят в него. И там, на глубине, тоже верят. Остается только самого себя убедить.

– Я готов, – говорит Петр, отсекая сомнения.

После «Санкт-Петербурга» экспериментальный «грузовичок» кажется примитивным. Петр прежде не спускался на борт субмарины, но в подлодках кое-что понимает, при получении допуска сдавал экзамен, как и все остальные. С коллекцией приборов должен справиться.

Впрочем, его знания о гораздо более сложном «Санкт-Петербурге» полны белых пятен размером с Камчатку. Попросту не его профиль. Даже если получится наладить связь с субмариной, он рискует облажаться сотней умопомрачительных способов. Не только потому, что нет узкоспециальных навыков. Все происходящее на сверхглубине одно большое слепое пятно…

Согнувшись, Петр выбирается из рубки «грузовичка», проходит по трапу. В конце длинного как тоннель дока виднеется полукружье звездного неба. Океан под ним кажется плотным и темным.

Люди смотрят на Петра, как на миссию. Раньше Петр отметил бы эти взгляды, так отличные от привычных, сочувствующе-брезгливых. Но сейчас ему наплевать. Он тепло прощается с присутствующими в доках.

Последним подходит Озеров:

– Петь, ты уж смотри, чтобы наше акционерное общество не превратилось из «ЗАСЛОНа» в «ЗАТОН». Хорошо?

– Постараюсь, Платон Георгиевич, – они пожимают руки.

– Ну, с Богом, – вздыхает Озеров с таким лицом, что Петр ждет, вдруг тот его сейчас перекрестит.

Страшно. Страшно, что Петру движение только мерещится, а на самом деле приборы сбоят. Вдруг он завис неподалеку от военных и выгрузившего «грузовичок» судна обеспечения? И непривычные ощущения обманка психосоматики?

На командном посту нет ничего, что дает представление о происходящем за бортом. Экран с графической симуляцией выглядит как насмешка. Космонавтам в этом смысле полегче, у них есть визуальные иллюминаторы.

А Петр… Петр где-то в нигде.

Какие глупые мысли… Он в смоляной толще соленой воды, будто в янтаре