В тебе сейчас бьются воспоминания детства. Тебе снова больно от потери родителей, ты вспоминаешь, каково это – отвыкать от маминых пирожков с щавелем и сказок на ночь. Но если бы тебя взяли, как пробник, на две недели? А потом обратно вернули в очередь за какао с молоком?

Денис отпустил мою руку, когда понял, что я услышал каждое его слово, откинулся на спинку кресла. Рай…Рай… А меня вот так и брали. Трижды, а потом обратно отвозили, не дав привыкнуть к домашнему уюту и тишине квартиры, где не рыдают несчастные дети.

– Мы можем найти для неё частный интернат, сделать её жизнь более комфортной, а ты, если захочешь, будешь помогать и баловать, искупая зудящее чувство долга. Но давай без резких движений?

Как бы я сейчас не был зол на Дениса, но то, что он говорил, было здраво и вполне разумно, но в рамках происходящего совершенно неприменимо. Поэтому если и злиться, то только на себя.

– Ладно, Гора, – Рай вдруг сменил тон, а сам быстро-быстро писал что-то в ежедневнике. – Слушай, я тут вот что прикинул… Ей пять лет и десять месяцев, согласно статьям из интернета, нам нужно в среднем добавить ещё сорок две недели, а потом вычитаем… – он кусал губы и производил неподдающиеся моему складу ума подсчеты. – Шестнадцатый год…

Мы оба вздрогнули, вновь возвращаясь в те темные времена…

– В каком году твою тачку расстреляли? – прошептал Рай, но ответ ему был не нужен.

Я вырос в простой семье, жил в рабочем поселке, родители трудились на заводе. Отец был инженером, а мама работала в отделе кадров. Да там работал весь посёлок, но беда пришла из ниоткуда…

В девяностые большие заводы закрывались друг за другом, некоторые в силу спада спроса, а некоторые попадали в хитрые махинации зарождающейся коррупции, чтобы отойти в частное владение за сущие копейки. Так случилось и с нами. Бывшие заводчане вдруг оказались безработными. А дальше классика: молодежь стала уезжать в города, женщины бросились вспахивать огороды, чтобы прокормить семьи, а мужики беспробудно пили.

Я оказался сиротой в четырнадцать, сначала от синьки умер отец, а за ним ушла и мама, сгорев от рака буквально за несколько месяцев. У меня, как и у Алексии, не было родственников, согласившихся бы взять в семью подростка, выросшего по законам улицы. И дорога в детский дом оказалась предопределена. Вынес я три года, а за день до совершеннолетия сбежал, забыв попрощаться с местом, которое заменило мне дом.

Помыкался по городу, поскитался, а потом понял, что хватит уже тратить время, и начал вкалывать. Брался за всё, за что можно было: грузил, вспахивал, а по вечерам стоял за барной стойкой, намешивая коктейли для мажоров.

Но судьба улыбнулась мне, столкнув с компанией друзей: Вьюником, Раевским и Каратицким.

Моя жизнь быстро сменила крутое пике на старт с космодрома!

Я без сожаления продал родительскую квартиру, дом бабули, доставшийся по наследству, вложился в общее дело, а потом опять и опять… Жил в коммуналке, жрал быструю лапшу, несмотря на то, что зарабатывал уже просто неприличные суммы. Казалось, если потрачу хоть копейку, то всё лопнет, исчезнет!

И справился я с этим только спустя пять лет соседства с алкашами и крысами в подвале, пытающимися прорваться в тепло комнаты. Но и тогда я сумел позволить себе лишь однушку, вложив остальное в нефтяную добычу вместе с Вадиком.

И так прошло ещё пять лет, прежде чем я осознал то, что сотворил с испуга. Крутился, как очумелый, не зная сна и усталости, боясь вновь остаться в голодном одиночестве, когда тебя никто не ждёт…

Говоря, что не видел Марфу двадцать лет, я не врал. Но в посёлке я был примерно семь лет назад, когда мне предложили выкупить доведенный до банкротства завод, где когда-то трудились мои родители. Вложение было сомнительным, да и перспективы пугали туманностью. Но я не мог не поехать… Подробностей я почти не помню.

Очнулся в каком-то старом доме в полной тишине и одиночестве. Мои вещи аккуратно висели на спинке колченогого стула, телефон пестрил паутиной трещин. Голова болела жутко, ноги почти не слушались, а в руках не было сил, даже чтобы подняться.

Рядом с диваном стояла табуретка, а на ней – гранёный стакан с густым ароматным отваром каких-то трав. Я провалялся там ещё сутки, приходя в сознание не более чем на пару минут… И так, пока меня не нашёл Морозов с Акишевым, начальником службы безопасности Вадима Вьюника.

Вот с тех пор все произошедшее там так и осталось загадкой. Я пролежал в больнице неделю, а после всё стало забываться, замыливаться… Лишь плотное кольцо охраны стало моим спутником вплоть до сегодняшнего дня.

Телефон разрывался, почта обрастала непрочитанными письмами, а время тянулось как старая трескающаяся жвачка. Но я ждал весточки только от Морозова.

– Горислав Борисович? – откашлялся Юрка. – Девушка в сознании…

Глава 6

Раевский остался развлекать и охранять моих гостей, а сам я рванул в сторону забытого поселка. Два часа пролетели как одно мгновение. И вот уже шиферные крыши, желтые, построенные ещё немцами двухэтажные дома замаячили на горизонте.

Столько лет здесь не был, а ничего не поменялось. Убитая дорога, прогнивший частокол частного сектора, заросшие бурьяном огороды и яблоневый сад, что нескончаемым ковром тянулся вдоль центральной улицы.

Поселок давно присоединили к городу, наверное, поэтому меня встретило довольно приличное и отремонтированное здание больницы. Вся парковка была забита знакомыми мне машинами, привлекшими внимание местного молодняка. Пацаны вились у капотов, фотографировали и пытались рассмотреть салоны сквозь плотную тонировку.

– Брысь! – шикнул Морозов, выходя из подъезда. Он кивнул мне в сторону скамейки в плотном кольце сиреневых кустов, желая сначала переговорить с глазу на глаз. – Ты сам-то зачем приехал?

– Морозов, ты бы язык-то прикусил! Если приехал, значит, так надо. Ну? Что говорят?

– Дунаева Марта, тридцать один год, была замужем, как ты понимаешь. В разводе уже три года, живет по месту прописки, – Морозов выпалил найденную информацию скороговоркой. – И девочка прописана там же.

– Ладно, с фамилией разобрались. С именем что?

– Да она с рождения Марта, – Юрка ткнул мне под нос фотографию свидетельства о рождении. – Может, ты мелкий был? Марфа, Марта. Перепутал?

– Дальше, Морозов, дальше…

– Ей нужна операция, доктор Вьюника ещё собирает анамнез, но лицо у него серое, в значит…

– Готовь больничку, Юр. Готовь.

– Да что готовить-то? Травму? Онкологию? Кардиологию? – пыхтел Морозов, но телефон достал, понимая, что не место и не время для споров. – Этот умник же ничего не