анализов и подготовить пациентку к операции, дабы увеличить шансы на благоприятный исход. Я думал, речь о часах… Но вредный кардиолог вытурил нас из больницы, заявив, что свяжется, как только составит план дальнейшего лечения.

К дому мы подъехали, когда уже солнце зависло над самым горизонтом. Из полицейского бобика слышался мощный храп, а на крыльце нервно расхаживала представительница опеки. С Мартой мы разобрались, осталось понять, как быть с моими утренними гостями.

– Боже! Горислав Борисович, я уже места себе не нахожу!

– Марта переведена в городскую клинику, – достал документы, визитку врача и протянул старушке. – Большего в данной ситуации уже и не сделать.

– Спасибо, – она заохала, прижимая морщинистую руку ко рту, блеклые глаза наполнились слезами. Так странно… Такой опыт работы с чужим горем, а ещё способность сопереживать не потеряна.

– Пойдём, Алевтина Петровна, – из дома вышла сонная Алекса, лицо было опухшим, заплаканным, а глаза красные. Она схватила старушку за руку и потащила к автомобилю. – Спасибо, дядя Гора. И простите, я все же испачкала ваше кресло карандашиком. Он желтый, я попыталась оттереть, но пятно все равно осталось. Тётя Катя сказала, что вам говорить об этом необязательно, но ведь это я испортила? Простите меня.

– Ничего страшного, Алексия, это всего лишь кресло, – я обернулся, ища взглядом Раевского. Тот стоял на террасе, разводя руки, словно давал понять, что в этой ситуации большего уже и не сделать. – Твоя мама непременно поправится.

– Нет, не нужно меня обманывать, я не маленький ребёнок уже. Моя мама если и даёт обещание, то всегда его выполняет. Мы много раз оказывались в больнице, но ещё ни разу меня не выгоняли из палаты. А в этот раз мама ничего не сказала. Я просила её, умоляла пообещать, но она промолчала…

Её слова превратились в горький яд, осевший в моём сердце. Что можно сказать после этого? Сожаление? Так эта крошка ещё наестся лживой человеческой жалости. Обещания? Так ни я, ни Петрович – не боги, а учитывая сложность диагноза и слабое, не всегда корректное лечение, то и шансы у Марфы ничтожно мизерные.

Все всё прекрасно понимали. Вот только почему мне так хреново?

Совершенно ясно, что не мой это ребёнок. Ну не мой! Отчего тогда совесть волчицей завывает?

Марта могла узнать обо мне из газет, из журналов, поэтому и вписала моё имя в графу отчества. Но не более! Бедная девочка просто надеялась, что я смогу помочь, что смогу организовать лечение, операцию. Я был для неё последним шансом.

И вроде даже обманом не считается. Как на это можно злиться?

Переполненная материнскими инстинктами сохранить, защитить, девушка отчаянно хваталась за все соломинки, способные уберечь её дочь от той судьбы, что досталась мне. Как жаль, что меня никто не уберёг. Некому было заступиться, некому было укрыть, успокоить и пообещать, что моя мама поправится.

С пустым сердцем и растрескавшейся душой наблюдал за тем, как полицейская машина отъезжает. Видел маячившее заплаканное личико Алексы и задумчивость в глазах Алевтины Петровны.

И почему-то стыдно было. Безумно стыдно! Что-то противное скулило и раздирало меня изнутри. Я словно врал самому себе, пытался откупиться от совести тем, что Марфа в безопасности, что её окружают самые крутые врачи области. Но о себе ли так пеклась она? Нет… Её волновала дочь. А я просто наблюдаю за тем, как её увозят.

И вновь меня в тьму засосало. Замаячили обрывки воспоминаний из поселковой реанимации: безжизненное тело, слабые пальчики, потрескавшиеся губы и ворох рыжих волос на серой подушке. А ещё бездонное море в её глазах, полное надежды на меня.

– Что мы можем сделать? – обернулся к подошедшему Раевскому.

– Не знаю. Отправить в другой интернат временного пребывания? Но смысл? Я поговорил с Алевтиной Петровной, нормальная женщина, вроде. Она заверила меня, что девочка будет под присмотром.

– Рай…

– Гора! Ну что мне сделать? Ты только скажи, я всё сделаю, но ты сам не понимаешь, чего хочешь. Стыдно? Совестно? Триггер прошлого? Хочешь избавить ребёнка от своей участи? – рычал Денис, надевая пиджак. – Все дети до совершеннолетия находятся под полной опекой государства. Но я могу сделать все что угодно. Ты просто скажи…

Друг хлопнул меня по плечу, а после прыгнул в машину и выехал, оставляя наедине со своими тяжелыми мыслями.

Он прав. Он, как всегда, прав…

Глава 8

– Горислав Борисович, Анжела Степановна на второй линии, – прошептала секретарша в коммутатор, как только сотрудники поднялись с мест и врассыпную бросились из моего кабинета.

– Тань, скажи, что я сам перезвоню, и принеси мне кофе!

Сел в кресло, рассматривая тяжелые грозовые тучи, нависшие над городом, и расслабился. С самого утра кручусь как белка в колесе. Из-за произошедшего во вторник все мои планы и встречи тонким слоем размазались по неделе, делая интенсивность и без того загруженного графика просто адской. И даже в самые крошечные интервалы свободного времени я думал о той рыжей девчонке, оставшейся без мамы.

Марту готовили к операции, с прогнозами Петрович был аккуратен, как никогда, и в подробности не вдавался. Но сейчас, когда смотрел на пропущенный вызов от него, по спине бегали мураши ужаса. Казалось, перезвонив, услышу то, к чему просто невозможно подготовиться. И уже взял телефон, как тот ожил сам, вот только абонент был не тем…

– Да, Анжела, – принял видеовызов, потому что моя невеста терпеть не могла простые разговоры. Ей было важно смотреть мне в глаза, а на самом деле только так она могла контролировать меня, не закатывая скандалов ревности.

– Горислааав, я тысячу раз говорила тебе не называть меня так. АН-ГЕ-ЛИ-НА! Ну просто же, – протянула она в привычной певучей манере. – Ты опять забыл перезвонить? Или это твоя тупая Танюша не пропускает мои вызовы?

Казалось, я вовремя закрыл динамик, потому что моя преданная и весьма сообразительная секретарша внесла в кабинет кофе. Но по виду девушки стало понятно, что не успел, и слова Анжелы достигли своего абонента. Таня поджала губы и быстро вышла, плотно закрыв за собой дверь.

– А я тысячу раз тебе говорил не лезть к Татьяне. Если не отвечаю на звонок, то я занят, – настроение и так было откровенно дерьмовым, не хватало мне ещё разбираться в ее регулярных тёрках с секретарём.

– Ты вечно занят, – Анжела отмахнулась, надела солнцезащитные очки и переключила камеру. – Посмотри, как тут шикарно. Гор, а давай после свадьбы переедем в Италию? Комо, Альпы, шикарная еда и совершенно незнакомые люди. Никто не таскается по пятам, не норовит тебя сфотографировать в неприглядном виде, чтобы на следующий