И вдруг началась заваруха.

Сара увидел двух бегущих ментов. Они налетели на молодого парня, и один из них уложил его на землю, уперся коленом ему в спину и скрутил ему руки сзади. Кто-то из толпы крикнул:

– Может, это он и есть!

Но Хаима это не успокоило. Он еще крепче схватил детей за руки и сказал им:

– Сперва отведем Эзера в школу.

Чтобы не столкнуться с воспиталкой, они перешли на другую сторону улицы Аронович и пошли по ней, а потом свернули направо, на улицу Ха’Алия Ха’Шния и оттуда – на Арлозоров. Хаим шел быстро, и дети, запинаясь, старались не отставать от него. Про то, что эта гонка может их напугать, он не думал. А Шалом все спрашивал:

– А у меня сегодня садика нет?

Только перед воротами школы Хаим объяснил им, что кто-то потерял возле садика чемодан – вот полицейские и ищут этого человека, чтобы вернуть ему его багаж. Скоро отыщут, и садик откроется. Страх как-то развеялся, и мужчина целый день не думал об этом, а после обеда они и вовсе про это не говорили. Но, видимо, дети испугались сильнее, чем ему показалось. И наверное, Шалом нервничал больше, чем обычно.

Хаим встал со стула, и его лицо оказалось на уровне кровати Эзера.

– И кто же этот чемодан потерял? – спросил он сына.

– Мне нельзя говорить. – Даже разговаривая, Эзер все так же недвижно лежал на спине и глядел в потолок.

– Откуда ты знаешь, кто его потерял? – спросил Сара, и мальчик, поколебавшись, прошептал:

– Мой первый папа мне рассказал.

Мужчину передернуло. В последние недели Эзер частенько говорил про первого папу, и всякий раз, как он его упоминал, Хаима пробирала дрожь.

– Что он тебе рассказал?

– Что это страшный секрет.

Хаим заколебался, продолжать ли разговор или не стоит. Шалом заворочался в кровати, и отец боялся его разбудить.

– Откуда же он знает? – шепнул мужчина.

Но Эзер промолчал. И глаза его были закрыты.

* * *

Пока Сара мыл посуду, сложенную после ужина в раковину, и подготавливал кухню к работе, мысль об этом разговоре в детской не оставляла его. Его мучило, что Эзеру нужен первый папа, потому что Хаима ему не хватает, – то, что несколько раз повторяла Джени. Потому что он, Хаим, все больше молчит. А может, потому что он чересчур стар… Нет в нем этакой силы. Он знал, что разговаривает с детьми мало. В особенности с Эзером. И что это одна из вещей, которую следует изменить. Не выказывать страха или слабости. Дать детям ощущение, что он их защитник. Это то, что он на прошлой неделе попытался изобразить в садике Шалома. Довольно безуспешно…

Окно на кухне было открыто, и через него проникали голоса с улицы. По шоссе гоняли машины, потом раздалась сирена машины «Скорой помощи». Страх внезапно напал на Хаима и так же внезапно схлынул.

«Еще долго так будет», – подумал он.

Эта история с чемоданом возле садика – дикая неудача. Но если подозреваемый пойман, то, может, и делу конец?

И он знает, что они и без Джени прекрасно справятся. Пусть есть закавыки, решение которым еще не найдено. В основном это вечера и ночи. Сара собрал в ванной грязные одежки и тряпкой вытер мокрый пол. Носки не воняли, и он сложил их, а затем положил на маленькие ботиночки возле двери, а штанишки и рубашки сунул в стиралку.

До десяти по радио передавали песни, а потом были новости и беседы со слушателями.

В это время Джени обычно спала или смотрела в гостиной фильмы по телевизору, не замечая его присутствия. Сейчас Хаим был один и все-таки не усилил громкость – чтобы не разбудить детей. Он нарезал на тонкие кубики лук и красные перцы, ссыпал их в миску, добавил туда консервированного тунца из десяти баночек и смешал все с несколькими ложками майонеза и капелькой горчицы, после чего выжал в миску целый лимон и посыпал все перцем и солью. По радио женщина из Бэер-Шевы рассказывала, как она победила рак. Как после того, как врачи опустили руки, она обратилась к раву[2], тот дал благословение, и все сработало. Ведущий сказал:

– Значит, вы в помощи не нуждаетесь. Непонятно, зачем звоните!

– Я позвонила, чтобы помочь другим людям и поздравить израильский народ с праздником, – ответила женщина.

Ведущий не разрешил ей называть в прямом эфире телефон рава и перешел к следующему слушателю, потерявшему сына в ДТП. Хаим нарезал помидоры тонкими дольками, а огурцы – кружка́ми, и сложил это в две тарелки. Тем временем в кастрюле, стоявшей на плите, закипела вода, яйца сварились вкрутую, и он накрошил пять яиц в миску с тунцом, а потом в другой миске приготовил яичный салат. Следующим на радио позвонил человек, отказавшийся назвать свое имя и место проживания. Когда он заболел диабетом, жена его бросила, изменила ему с коллегой по работе. Хаим не мог слушать его ужасный рассказ – он выключил радио и несколько минут постоял в тишине.

Этот первый папа не давал ему покоя.

Что именно имел в виду Эзер, сказав, что тот с ним говорил?

Если б Сара не избегал разговоров, то позвонил бы на радио и попросил совета, но это было невозможно. Он знал, что дети не могут расти в таком молчании, но все же он сумел немало им дать, пусть и не был мастером на разговоры. Шалом был привязан к нему с самого рождения, да и Эзер до последних нескольких месяцев любил бывать с ним и просился быть рядом. Только в последнее время он отдалился и замкнулся, и все из-за нее.

Хаиму вспомнился его отец, то, как мальчиком он следил за быстрыми движениями отцовских пальцев. Отец, как и Хаим, был молчуном. Он был портным, но зарабатывать шитьем ему удавалось не всегда, и поэтому он торговал тканями или работал на швейных фабриках. Сара помнил отца, помнил, как тот без конца курил. Не выпускал сигарету изо рта. И его проворные пальцы, когда он шил. Что еще ему запомнилось? Что по пятницам вечером тот ходил в синагогу, да и в субботу утром, и в праздники. Что был он худым и высоким, очень видным, когда принарядится. В праздники он носил костюмы. К тому времени, как дети пробуждались, уже был на ногах, одет и побрит. Что он медленно жевал. Заканчивал ужин после жены и детей. Приятными вечерами сиживал во дворике их дома в Нес-Ционе, курил и слушал радио. Он умер, когда Хаим был в школе, в месяц нисан[3]. Почему-то никого не послали сообщить мальчику об этом, забрать его из класса. Ему все рассказали, только когда он вернулся домой. Было ему тогда восемь лет. И вот спустя несколько дней остальные родственники впервые заметили, что он ходит во сне по дворику и разговаривает сам с собой. А когда родился Эзер, было ясно, что его назовут в честь отца.