На поляну выходит мальчик лет десяти с пластмассовым роботом в руке. Смотрит на Пуша сначала равнодушно, потом вдруг округляет глаза и издает удивленный возглас. Пуш бежит ко мне, я сажусь на корточки, кладу руку на его теплую пушистую спинку и, глядя на мальчика, прижимаю палец к губам.

– Тсс!

– Это что, не собака? – озадаченно спрашивает он.

Качаю головой.

– Кролик.

Мальчик с опаской приближается, будто боясь, что мой малыш нападет на него, и тоже опускается на корточки.

– Ого! Какой хорошенький! А погладить можно?

Пуш сидит, не дыша от страха. Было бы лучше не позволять мальчишке к нему прикасаться, но тот аж приоткрыл рот и уже поднял руку, но не наглеет – ждет ответа.

– Только очень-очень осторожно, – тихо, чтобы немного успокоить Пуша, произношу я. – Знаешь ведь, кролики народ боязливый. Хоть и очень милый.

– Ага. – Мальчик кивает и медленно опускает руку на спинку Пуша. Тот не пытается сбежать и не дергается в сторону. Может, каким-то образом почувствовал, что мальчик не затевает дурного.

– Вот бы и мне такого же, – шепчет мальчишка, кладя робота на траву и забывая про него.

– Поговори с мамой, – предлагаю я. – Может, согласится купить тебе маленького друга.

– А где их продают? – оживленно, но так же тихо спрашивает мальчик.

– В специальных магазинах, – отвечаю я. – Она знает. Только хорошенько подумай, сможешь ли ты ухаживать за ним, не хватать его почем зря на руки. В общем, тоже стать ему другом. Он живой и совсем не игрушка. Его надо любить.

– Любить? – переспрашивает мальчик. – Я подумаю. Подумаю хорошенько.

Идем с Пушем домой. Прогулка, как видно, пришлась ему по вкусу. Глазки блестят – явно доволен. Я все думаю и думаю о Колберте, и такое чувство, что от этих мыслей уже никуда не деться.

В тот вечер мы вышли на улицу. Колберт указал на скамью в расположенном рядом сквере. Я подумала, что сесть надо непременно с краю, чтобы в случае чего было проще сбежать и вернуться назад, в бар. Хорошо, что всюду горели фонари и между деревьев не прятались зловещие тени.

– Тебя зовут Кимберли, правильно? – спросил он, как только мы сели – на безопасном расстоянии друг от друга, что тоже утешало.

Понятия не имею, откуда он узнал мое имя. Конечно, в этом баре почти все мои приятели, но Колберт, я уже сказала, ни с кем не желает знаться.

– Правильно, – ответила я, стараясь говорить как можно неприветливее. На всякий случай, чтобы оградить себя от неожиданностей.

– А меня Грегори, Грегори Колберт.

Да что вы говорите? – чуть не сорвалось с моих губ. Я сдержалась и вообще не ответила.

Какое-то время мы оба молчали. Признаться, было нечто интригующее даже в том, как он сидит, не произнося ни слова: по обыкновению гордый, засунув руки в карманы черного пальто – на нем всегда что-нибудь черное. Пиджаки, рубашки. Такое чувство, будто он носит вечный траур. Осенний вечер пах опавшей листвой и приближением морозов, но о холоде почему-то не думалось.

Я не заметила, как повернула голову и принялась внимательно рассматривать своего странного собеседника. Джосс права: вообще-то он вполне ничего. Раньше я не приглядывалась к нему, знала только, что роста он среднего, но невысоким не смотрится. Что у него черные волосы и небольшая щетина. Что плечи всегда гордо расправлены. Сидя же с ним рядом успела рассмотреть густые не слишком длинные и очень прямые ресницы, нос с небольшой горбинкой и пересекающий бровь косой шрам. Колберт смотрел вперед, будто не чувствуя на себе мой взгляд.

– У тебя сейчас нет ни парня, ни мужа, так? – спросил он, и я, опомнившись, тут же отвернулась.

– Гм… Так.

Признаюсь честно: его вопрос мне польстил. Я тотчас возомнила себя редкой птицей, ухитрившейся без малейших усилий покорить самое гордое во всей округе сердце. И настроилась на то, что он вот-вот превратится в растерянного влюбленного и начнет говорить, что я его мечта. Что-нибудь такое. Не тут-то было! Колберт сидел, глядя по-прежнему вперед, и не выражал восторга ни малейшим движением. Молчание снова затягивалось.

– Какое тебе дело, есть ли у меня парень? – грубовато спросила я, разочарованная его спокойствием.

Тут Колберт неторопливо повернул голову и, наверное, впервые в жизни посмотрел мне в глаза. То, что последовало, необъяснимо и странно. Об этом я не стала рассказывать даже Джосс – может, боясь, что она не поймет, или из желания оставить это впечатление в копилке сугубо личных, сокровенных переживаний. Мне показалось, что его взгляд проник внутрь меня. И что все мои секреты в мгновение ока стали ему известны. Еще возникло чувство, что он умудрился постичь такие тайны жизни, о которых веселое сборище в баре, в том числе и я, не имеет ни малейшего понятия. Меня охватило странное желание разузнать, как это ему удалось, но тут хлопнула дверь бара, на улицу высыпала компания хмельных хохочущих ребят, я очнулась и отвела взгляд в сторону.

Чего доброго тоже тронусь умом, пришло мне в голову, и меня бросило в дрожь.

– Ответь на вопрос или я пойду, – опять резковато сказала я – теперь больше потому, что слишком неуютно себя почувствовала.

– Вообще-то мне нет особого дела до того, есть ли у тебя кто, – спокойно произнес Колберт и отвернулся. – А сказать я хотел вот что: если в один прекрасный день почувствуешь, что готова для создания собственной семьи, но надежного верного парня так и не найдешь, позвони мне.

Я чуть не задохнулась от неожиданности.

– Зачем?!

– Выйдешь замуж за меня, – твердо сказал Колберт, будто знал наверняка, что именно так все и будет.

Я разразилась столь диким хохотом, что курившие у бара ребята, будто по сигналу, выгнули шеи и уставились на нас. Один, рассмотрев, с кем я, громко свистнул, другой хлопнул в ладоши. По-моему, издевательски громкий смех, каким смеялась я, любой другой на месте Колберта принял бы за оскорбление. Он же и бровью не повел – не то поскольку презирал всех и вся и считал ниже своего достоинства принимать близко к сердцу что бы то ни было, не то из-за мудрости, которую я вдруг увидела в его глазах. И спокойно дождался, пока я успокоюсь.

– Это что же – предложение руки и сердца? – едко спросила я.

– Это предложение связать свою судьбу с моей, – ответил Колберт снисходительным, даже, я бы сказала, снисходительно-скучающим тоном.

Меня взяла злость.

– С чего это ты взял, что я…

Он не дал мне договорить.

– Я всего лишь сказал: если захочешь, позвони, – твердо, но без гнева или раздражения проговорил он.

– Ты шутишь?! – вскрикнула я.

– Ничуть. – Он достал из кармана небольшой кремово-розовый бумажный квадратик и протянул его мне. – Вот номер.