полная чепуха… тогда к чему беспокоиться? Намного лучше посвятить свое время созиданию. Созиданию хороших воспоминаний.

– Воспоминаний?

– Да, в итоге все, что ты делаешь и переживаешь, обратится в воспоминания, но их качество напрямую зависит от того, как ты выстраиваешь свою жизнь сейчас.

Устав от этого каскада откровений, Эктор Гарсиа замолчал.

Наш «Нарита-экспресс» уже подъезжал к токийскому вокзалу, и я поспешил спросить:

– Конечно же, счастье зависит от того, как ты живешь в настоящий момент… Но что, если ты не знаешь, что делать с собственной жизнью?

– Да не парься, я вот тоже не знаю, – признался мой собеседник. – Don't worry, be happy[12], и не забывай мазаться солнцезащитным кремом.

Хати (8)

八

На гигантском столичном вокзале, хаотично устроенном, с запутанной планировкой, я успел несколько раз заблудиться, пока наконец не нашел линию Яманотэ, чтобы сесть на поезд до Уэно. Именно там моя ушедшая из жизни подруга забронировала мне комнату.

Следующим вызовом моей сообразительности стала задача разобраться, какой из десятков выходов из этого лабиринта мне нужен. На мою мольбу о спасении отозвался какой-то старик: покрутив в руках распечатанный листок с билетом, он вывел меня к некоему подобию перекрестка дорог, а над головой высилась скоростная магистраль.

Морщинистой рукой он указал на тротуар по другую сторону рельсов и, махнув, попрощался.

«Ты в Токио», – не слишком убежденно сказал я себе, ожидая зеленого сигнала светофора. Посреди улицы писклявым голоском кто-то рекламировал свой товар, периодически к шуму присоединялся пронзительный звон – знак для слепых, что можно начинать движение по переходу.

День уже клонился к вечеру, когда я, с рюкзаком на плечах, добрался до улочки, кишащей ресторанчиками и круглосуточными магазинами. Мне уже было известно, что они называются «комбини»[13]. Слово это я узнал из японского романа «Мини-маркет»[14], прочитанного перед отъездом. В нем повествуется о безысходной жизни продавщицы одного из таких магазинчиков. Невольно я задумался о своем отце.

Несколько раз я, не заметив, проходил мимо своего хостела и в конце концов обнаружил его в небольшом тупике. Маленький навес, похожий на цирковой шатер, вел к крошечной стойке администратора, где я впервые расплатился иенами в качестве залога за ключ. И еще в сто пятьдесят иен мне обошлась бутылка воды в автомате.

Комнатка поразила меня своей теснотой: там едва помещалась кровать, судя по размеру рассчитанная на ребенка, и миниатюрный телевизор. Туалет представлял собой пластиковую кабинку, напоминающую капсулу космического корабля.

Совершенно разбитый, я скинул одежду и рухнул на эту кроватку, которая помимо своих крошечных размеров оказалась еще и весьма жесткой.

Глаза я открыл только в два часа ночи. За шесть часов я основательно выспался; судя по всему, какое-то время мне предстояло страдать от смены часовых поясов. При свете ночника я еще раз перечитал список желаний Амайи.

1. Погладить опущенное ухо Хатико.

Эту задачу мне удалось решить довольно быстро. Я видел фильм с Ричардом Гиром, а в «Lonely Planet» читал, что основной достопримечательностью Токио является как раз памятник этому верному псу. Находится он на восьмом выходе станции Сибуя, и это станет первым местом, куда я отправлюсь рано утром.

До рассвета оставалось еще несколько часов.

Сна не было ни в одном глазу, и я решил ответить на дюжину сообщений в Ватсапе, три из них прислал отец. Потом я прочитал статью о подлинной истории Хатико. Она изрядно отличалась от голливудской киноверсии.

Университетский профессор, которому пес хранил верность всю жизнь, взял его к себе в 1924 году. Собака каждый день провожала хозяина до станции Сибуя и ждала его возвращения после занятий с будущими инженерами-агротехниками в Токийском университете. Потом они вместе шли домой.

Этот ритуал не остался незамеченным для персонала станции и окрестных торговцев.

В статье фигурировала фотография настоящего Хатико – обычный блохастый пес, ничего особенного. И да: одно ухо у него висело.

Через полтора года профессор внезапно скончался от инсульта прямо во время занятий. И уже никогда ему было не суждено приехать на станцию, где его ждал четвероногий друг породы акита-ину.

Хатико не вернулся домой ни в тот день, ни после. Сидя на станции Сибуя, он десять лет ждал появления своего хозяина.

Автор статьи пытался привнести критический взгляд на эту ситуацию, утверждая, что верность хозяину – не единственный мотив собаки. Хатико так прославился в своем районе, что каждый день получал вдоволь колбасы и прочих вкусностей. Поэтому он сидел там из корыстных соображений.

Удивительно, но, когда устанавливали бронзовый памятник, сам Хатико был еще жив и принял участие в церемонии открытия.

Последний факт меня изрядно позабавил: я представил себе этого плутоватого барбоса, поглощающего деликатесы после открытия собственной статуи.

Глаза начали слипаться, и я потушил свет в надежде еще немного поспать.

Кю (9)

九

В детстве мне приснился кошмар, который врезался в мою память на долгие годы. Босой я шагаю в пустоте. Внезапно на белом, как холст, небе проявляется бескрайний лабиринт с тысячами извилистых дорожек, вновь и вновь раздваивающихся и множащихся.

Каким-то образом в том сне я понимаю, что передо мной картина моей будущей жизни. Стоит мне перестать быть ребенком, все усложнится и будет даваться с огромным трудом.

Я проснулся в ужасе и заплакал. В то время мама еще жила с нами, но отец услышал меня первым и пришел посидеть со мной. Протянув стакан молока, он погладил меня по голове.

Помнится, я сказал:

– Папа, я хочу быть старым.

– Это почему?

– Хочу быть как дедушка. Он уже прожил свою жизнь и теперь может не волноваться.

Услышав это, отец засмеялся, а когда заметил, что я обиделся, объяснил:

– Жизнь дедушки близится к закату. Разве ты не хочешь прожить свою?

– Я боюсь заблудиться, – с трудом выдавил я, вспомнив лабиринт.

В то первое утро в Токио, рассматривая на станции Инаритё карту метро с бесчисленными ответвлениями, я вдруг вспомнил свой детский сон.

Следуя указаниям служащего, который немного говорил по-английски, я приобрел проездную карточку «Pasmo» с кредитом в три тысячи иен. Я приложил ее к сенсору, створки турникета открылись, пропуская меня к линии Гинза – оранжевой линии, ведущей прямо в Сибую.

Мне хватило предусмотрительности не заходить в метро до девяти утра. Уж очень не хотелось, чтобы специальные служащие в белых перчатках утрамбовывали меня в набитый человеческой плотью вагон, как доводилось видеть в документальных фильмах.

К этому часу большинство жителей Токио уже вкалывают на своих рабочих