не погубила «человека, превосходившего мудростью всех современных ему римлян, а также и многих других» — так у Диона Кассия; примечательно, что здесь о Сенеке говорится в совершенно ином тоне, чем позднее, при описании времен Нерона. Выслушав блестящее выступление Сенеки в сенате, Гай приказал его казнить, «но впоследствии, — сообщает историк, — отпустил, поскольку поверил утверждению одной из своих сожительниц, будто Сенека болен запущенной чахоткой и через недолгое время умрет».

Историчен или вымышлен данный эпизод, очевидно, что философ приблизился к высшей орбите римской политики. Он получил все, что может дать человеку фортуна, — «деньги, должности и влияние»67. О конце Калигулы, интригах Мессалины и Агриппины существует богатая историческая литература. Хватает и подробностей, и гипотез. Единственная роль, которую невозможно приписать Сенеке в тогдашней борьбе интересов, — это роль главы сенатской оппозиции, замышлявшей реставрацию республиканских порядков68. Исторические свидетельства говорят лишь о его принадлежности к партии сестер Калигулы — Агриппины и Юлии Ливиллы, равно как и о враждебности к нему круга Мессалины69. Не успел Клавдий прийти к власти, а сестры — вернуться из ссылки (в 41 году), как Сенека был обвинен в преступной связи с Юлией. Дело было вынесено на обсуждение в сенат, и Сенека снова оказался на краю гибели. На этот раз он избег ее благодаря личному вмешательству Клавдия, заменившего смертный приговор на изгнание. Юлию сослали на маленький остров Пандатерию в Тирренском море (где она вскоре умерла от голода). Рассказ Диона Кассия обеляет Сенеку, информируя об истинных причинах обвинения: Мессалина ревновала Клавдия к красивой Юлии70. Считают, что изгнание было юридически оформлено как «релегация», а не «депортация»71, то есть изгнанник не лишился ни своего имущества, ни гражданских прав. Однако при «релегации» обычно предоставлялся выбор места ссылки, чего в данном случае определенно не случилось, иначе Сенека вряд ли избрал бы Корсику. По признаниям автора двух написанных в ссылке «Утешений» — «К матери Гельвии» и «К Полибию», - пользоваться всеми деньгами он не мог (да и негде было), но жил сносно, занимаясь естественно-научными изысканиями и сочинительством. Оба «Утешения» достигли адресатов; очевидно, и прочие его вещи попадали в столицу. Вместе с тем он не имел нужных книг72, к нему вряд ли могли приезжать люди его круга. Находя утешение в литературной работе, он, как в свое время Цицерон, больше всего на свете желал вернуться.

«Утешение», обращенное к Полибию, который занимал при Клавдии должность личного секретаря и заведовал канцелярией, служило и служит поводом для упреков в угодничестве. Враждебный льстецам философ, находясь в изгнании, послал своим недругам полную восхвалений книгу, которую позднее «из стыда запретил». Так у Диона Кассия73. Источником послужили слухи, использованные учеными недоброжелателями Сенеки. Парафразируемые Дионом критики не знают названия острова, не читали книги, за которую бранят, и потому, очевидно, выдумали подробность о ее запрете. Новые снисходительнее древних: Сенека воспользовался смертью брата влиятельного вольноотпущенника как поводом похвалить императора и его слугу — с расчетом добиться возвращения из ссылки. Конечно, такой расчет был, и «Утешение к Полибию» — не самое искреннее и не самое остроумное произведение философа. Но ведь Клавдий действительно спас Сенеку от гнева Мессалины, а Полибия она впоследствии «ложно обвинила и привела к гибели»74. Конечно, с изъявлениями лояльности контрастирует свободомыслие автора «Утешения к Марции». Но ведь несчастная Марция — дочь Кремуция Корда, погубленного Сеяном за республиканский пафос его «Истории», а после падения Сеяна, объявленного государственным преступником, любые похвалы его жертвам приветствовались. С другой стороны, мало найдется в мировой литературе вещей, в которых абсолютистская идеология выражалась бы с такой убедительностью, как в дошедших главах трактата «О милосердии». Конечно, адресуясь к Полибию, Сенека хвалит Клавдия, а в «Отыквлении» издевается над ним. Но ведь призыв пересмотреть дело, высказанный открытым текстом в 13-й главе «Утешения», остался неуслышанным, и на неуютной Корсике писатель отбыл немалый срок. Сам Полибий, которому Сенека так настойчиво предлагал найти успокоение в службе Цезарю, был в итоге этим Цезарем казнен; в сатире на смерть Клавдия он назван первым в ряду вольноотпущенников, радостно встречающих императора на том свете. Оглядывая жизненный путь философа до возвращения из корсиканской ссылки, где, кроме двух «Утешений» и натурфилософских этюдов, он, вероятно, сочинил свои прославенные трагедии75, не находим, таким образом, поводов ни возвышать его над средой, ни корить за проступки. Жизнь, как и творчество, обнаруживает умеренно монархические убеждения и честолюбивые притязания, сбыться которым помогли стартовые условия, но больше — талант. Республиканские институты никогда не утрачивали веса в Риме, хотя в описываемое время они чаще санкционировали решения, чем их проводили. Сенека вызывает восхищение сената своим ораторским дарованием. Однако он научился восхищать и других, научился гибкости, сумел стать своим в обществе женщин и слуг властителя, делавших реальную политику, приблизился к личности, от воли которой зависело все. Насмотревшись на ужасы Тиберия и Калигулы (книги «О гневе» вдохновлены не только личными, но и государственными обстоятельствами), он прекрасно понимал, какой риск связан с подобной деятельностью. Неизвестно, возникло ли у Сенеки по возвращении с Корсики желание отойти от политики76. Советы префекту Паулину в сочинении «О краткости жизни», написанном сразу после приезда, наводят на мысль, что возможность удалиться в частную жизнь философ обдумывал77. Но вернули его не с тем, чтобы такое позволить.

Казнь Полибия была политической ошибкой Мессалины: вольноотпущенники императора перестали доверять ей, и вскоре она погибла. В начале 49 года Агриппина становится женой Клавдия, уговорив его усыновить Нерона. Сенеке была назначена роль наставника. В 50 году по настоянию Агриппины он получил очередную в карьере римского политика должность — стал претором. Учитывая предъявленные Сенеке впоследствии обвинения, думаем, он мог заместить одну из преторских должностей, которые Клавдий назначил для контроля за исполнением «фидеикомиссов» — завещаний, по которым имущество — все или часть — передавалось кому-то помимо пассивных наследников. Такая претура была законным средством поправить финансовые дела: даже если с изгнанием он не лишился всего, ясно, что для придворного высшего ранга средств недоставало. Римская интеллигенция должна была приветствовать приближение Сенеки ко двору. Симпатия к учителю, прославленному в риторике и философии, в политике же ничем себя не запятнавшему, изгнанному без явной вины, должна была, по угаданному Тацитом расчету Агриппины, перейти и на ученика. Но Тацит не настолько разочарован в людях, чтобы не предполагать у Агриппины иных мотивов, кроме политических. Ее муж управлял страной, а она