бунта, имя Сенеки никак не фигурирует, нет ни намека на британский займ. Хотя восставших разгромили, гибель в Британии многих тысяч римлян была первой и последней крупной неудачей правительства Сенеки и Бурра. В 62 году Бурра не стало, недолгое время спустя Сенека был отстранен от управления, после чего немедленно начались расправы, бездарное правительство Тигеллина и Поппеи97 утратило доверие общества, что привело к заговору 65 года, новым расправам, жертвой которых пал и Сенека, наконец, к гибели Нерона в 68 году, чехарде императоров и смене династии.

Суммируя, снова не находим повода для обвинений, если не считать вышесказанной педагогической ошибки. Однако можно ли говорить о неудаче, осознав, какая ставилась цель? Гией Домиций Агенобарб, отец Нерона, шутил, что от него и Агриппины не может родиться ничего доброго98. Достойным властителем, как ни старайся, ученик нс станет, и нужно оградить государство от него, а его от государства: с этой отнюдь не простой задачей наставник долго и удачно справлялся, рассчитывать же на окончательный успех, имея дело с неконтролируемым монархом, разумеется, не мог. Собираясь стать у руля, Сенека сознает, с каким ущербом для самолюбия связано управление страной через такое посредство. Созданный в годы учительства трактат «О твердости мудрого» чаще других его писаний походит на  самовнушение: «Тому, кто еще не достиг совершенства и продолжает ориентироваться на общественное суждение, следует помнить, что он обречен жить среди сплошных обид и оскорблений... Чем более высокое положение занимает человек, тем мужественнее он должен себя вести... Пусть переносит оскорбления, бранные слова, позор и бесчестье, как боевой клич неприятеля, как пущенные издалека стрелы и камни, свистящие возле шлема, не причиняя вреда». Обязанный функционировать в такой обстановке, чиновник-интеллектуал на пике своего влияния живет жизнью сообразной чину. Его обеды роскошны99. Его любящая жена, молодая и образованная Помпея Паулина, дочь консуляра (вероятно, того самого префекта анноны Паулина, которому посвящена книга «О краткости жизни»), выходит к гостям, блистая драгоценными украшениями100. Вокруг него свита клиентов и вольноотпущенников. В этой толпе выделяются Марциал и Л. Анней Корнут. Первому в годы могущества Сенеки было едва за двадцать; по личному опыту поэт знает, что вельможа проявлял большую щедрость к просителям101. Второй, философ и филолог, оставивший небезынтересные для истории обеих дисциплин сочинения, стал наставником Персия, вдохновителем, а впоследствии издателем его сатир. К покровительствуемым Сенекой людям творчества принадлежал, кроме них, Фабий Рустик, историограф, которого Тацит ставит не ниже Ливия.

Сенека и не думал отказываться от жизни богача, без малейшего смущения пользовался всем, что дают деньги. Стоик с миллиардным капиталом ожидаемо станет мишенью суиллиев. Но их нейтрализовать легче, чем сплетню. После того процесса канцлер Нерона, как думают, решил объясниться с публикой, честно изложив свои принципы в трактате «О счастливой жизни». Из всех его книг эту признают самой исповедальной. Сказанное здесь о богатствах подтверждает наши выводы: «На все земли я буду смотреть как на свои, а на свои — как на всеобщее достояние... Свое имущество я не буду скаредно беречь и расточительно тратить, считая своей самой большой собственностью то, что смогу подарить другому». В деньгах как таковых нет ничего предосудительного, и, если смотреть на вещи здраво, выбор между ними и бедностью так же очевиден, как и между здоровьем и болезнью. Лишенному достатка труднее достичь совершенства. О себе он знает: «Если богатство пропадет у меня, то моя потеря ограничится только им». С другими тон гораздо тверже, чем в книге «О твердости». Стоик всегда упражняется, годы тренировки не проходят впустую. «Я ни в чем так глубоко не убежден, как в том, что не должен приноравливать своего поведения к вашим взглядам. Осыпайте меня со всех сторон своими обычными упреками — я буду считать их не поношением, а жалким ребяческим лепетом». Стоического мудреца, произносящего эти слова, встретишь не чаще, чем Юпитера. Но послушаем, как злободневна его отповедь: «Я отношусь к вашим бредням так, как всеблагой и всемогущий Юпитер — к нелепым вымыслам поэтов, из которых один наделяет его крыльями, другой — рогами; этот изображает его прелюбодеем и ночным гулякой, тот — грозой богов, иной — притеснителем людей, а если послушать других поэтов, то он и похититель благородных отроков, своих же родственников, и отцеубийца, и завоеватель чужого, и притом отцовского, царства». Вероятно, царедворцу пересказывали даже такие, не в каждой компании позволительные, разговоры. Принцепс и сам был восприимчивым читателем; автор напоминает образованному Риму, что, пока у власти он, Сенека, за разговоры не накажут102. Не сбавляя тона, он предлагает оценить нелепость требований, предъявляемых ему, словно бы уже возвысившемуся до божественной мудрости. «Поймите, что стремление к мудрости — это одно, а обладание ею — другое, — разъясняет он незнакомым с основами стоицизма, чувствуя себя вправе сказать критикам: — Я отлично рассуждаю, но до сих пор утопаю в бездне пороков. Не суди меня по провозглашенным мною правилам, когда я с особым рвением занимаюсь своим личным усовершенствованием, имея в виду возвышенный идеал».

Меж зловещих намеков есть и такие: «При известии о смерти лицо мое не изменится... Когда природа потребует, чтобы я возвратил ей свою жизнь или я сделал это по требованию своего разума, я уйду, засвидетельствовав, что я дорожил чистой совестью и стремился к добру». Изложенные Тацитом события отучают думать, что он рисуется. Без Бурра трудное управление стало вдвое труднее. Поддерживать видимость диархии, контролируя Нерона, сенат, а теперь и военных, он уже не мог. Своей ли смертью умер Бурр или был устранен, Сенека готовился к уходу человека чересчур принципиального, чтобы прожить долго. Опасения могла питать и не весьма дальновидная твердость коллеги в вопросе о разводе императора с Октавией. (Сенека едва ли одобрял упорство Бурра: свобода Нерона в личных делах обеспечивала действенность разумной политики министров.) Отставка, в рассказ о которой Тацит не постеснялся вправить две канонические свазории — прошение Сенеки и ответную просьбу Нерона остаться, — означала неизбежную гибель: новые советники принцепса воспринимали прежних антагонистично. Был шанс оттянуть роковой момент, демонстрируя безразличие к политике. Немедленно после вежливого объяснения с бывшим учеником философ удаляется от двора, обрывает все связи103. Сохранившаяся часть книги «О досуге» свидетельствует о желании посвятить себя философскому творчеству, но и о недовольстве страной, в которой мудрость не угодна власти104. Он живет уединенно, путешествует по Италии105, занимается тем научным сочинительством, к которому школа приучала его с молодых лет: публикует «Исследования