— Нет уж, спасибо. — Его вилка зависает над салатом в нерешительности.

— И не забывай хвалить, маме это важно. Иначе, я не скажу тебе, где у нас находятся фастфуд-рестораны.

Бросив на меня злой взгляд, Джастин кладет салат на кончике вилки в рот. Жует медленно, осторожно, будто липкую ириску вот рту перекатывает.

— Вкусно? — Спрашивает мама. Она в приятном предвкушении: если парню понравится, она в самое ближайшее время познакомит его с винегретом, салом и гречкой. Последнюю и вовсе почти никто из американцев и в глаза-то не видывал.

— Йес. — Неуверенно кивает Джастин, но после того, как во рту у него оказывается «селедка под шубой», выражение лица парня заметно меняется.

— Только попробуй, выплюнь. — Предупреждаю я. — Глотай, если хочешь жить. Папа такого не простит.

— Может, надо было пельменей сварить? — Переживает мама, глядя, как парень силится проглотить непривычный для него продукт.

— Завтра. — Улыбаюсь я.

А сегодня пусть сполна вкусит безвыходность своего положения.

— А какие у вас национальные блюда, Джастин? — Спрашивает отец.

Парень беспомощно устремляет взгляд на меня. Так уж и быть, переведу ему вопрос.

— Какие национальные блюда в Штатах?

— Э… хм… — на его лице написаны смущение и тяжелый мыслительный процесс одновременно. — Пицца…?

— Пицца — это еда итальянских бедняков, которые запекают с тестом все, что давно завалялось в холодильнике. — Категорично заявляет папа, услышав ответ.

Разумеется, его не волнует, что пиццу давно едят во всем мире. И даже в нашей семье. И я оставляю его замечание без перевода, чтобы не травмировать неустоявшуюся нежную психику гостя.

— Бедный мальчик. — Качает головой мама. — Он же совсем не знает, как пахнут свежие продукты. Одни сэндвичи там, у себя, лопают с усилителями вкуса да с консервантами! Ну, ничего, мы его выходим. За полгода станет у нас на человека похож!

Ее решительность всегда меня пугает, но сейчас вызывает скорее улыбку. Такой здоровый бугай, а она его выхаживать собралась.

— Что это? — Стонет Джастин, когда мама ставит перед ним тарелку с окрошкой.

И я теряюсь, как назвать это блюдо. Может «о, крошка», это типа «o, baby» или вроде того. И тут же краснею, заметив, как гость разглядывает меня, ожидая ответа.

— Это такой… холодный суп. — Тщательно подбираю слова. — Салат, который заправляют…

— Содовой? — Парень зачерпывает ложкой окрошку, нюхает и морщится. — Пивом?

— Это… хлебный напиток. — Наконец, говорю я. — Называется «квас».

Он будто размышляет, стоит ли попробовать, или ему все еще хочется жить.

— Ох, уж эти русские… — Бормочет, складывая свои пухлые губы утиным клювиком и осторожно пробуя на вкус окрошку. — Почему ж не водкой сразу?

— Ах, да. — Вспыхиваю я. — Пойду, наверну водки, накормлю своего ручного медведя, потом надену лапти и сяду играть на балалайке. Так вы о нас думаете, да?

— Слушай, Зоуи, — теперь он даже выглядит виноватым. — Я против стереотипов. Честно. — И его лицо внезапно озаряется самодовольной ухмылкой. — Но мне нравится, как ты злишься.

— Тогда попробуй вот это. — Сама уже не зная, на что злюсь, восклицаю я. Ставлю перед ним прозрачную емкость с холодцом. — Тебе понравится!

Парень хмурится, вглядываясь в содержимое стеклянной мисочки.

— Желе из… мяса? — Его брови ползут вверх. — Ты серьезно, Зоуи?!

— Ну, вы же едите сладкое желе? Это такое же. — Поджимаю губы. — Только соленое.

Парень, кажется, пятнами скоро пойдет. Ест медленно, почти не дыша, видимо, боится, что его вытошнит прямо на заставленный едой стол. Мои родители не отрывают от него глаз, а я кайфую — подобная пытка сбивает спесь даже с самых закоренелых самовлюбленных идиотов.

— А теперь налей Джастину чая, пожалуйста. Да погорячее. — Подсказываю маме, когда испытание «русским гостеприимством» подходит к концу.

Не могу удержаться, очень хочется посмотреть на его ошарашенный фейс. Американцы почти не пьют чай, а тем более горячий. По умолчанию в любом кафе вам подадут чай или кофе со льдом. Если только заранее не попросить «no ice».

— А это еще что? — Нижняя челюсть гостя медленно отъезжает вниз.

— Чай. Обычно мы пьем его от двух до пяти раз в день. Тебе понравится. Очень согревает. — Не могу удержаться от довольной улыбки. — Это ты еще кисель не пробовал. Ммм, пальчики оближешь! — Поворачиваюсь к маме. — И молочка ему плесни, мамуль.

Никогда еще наши семейные посиделки не проходили так весело.

Джастин

Это было жестоко.

Даже не знаю, Челси это мне так отомстила своим меню «первого ужина» или сами хозяева, но мне сейчас реально дурно. Не может быть, чтобы эти сумасшедшие русские питались так каждый день.

Горячий суп, холодный суп. Мерзкого вида рыба с вареными овощами под розовым соусом — как вспомню тот запах, так все съеденное моментально подкатывает к горлу. А желе из мяса… бррр… Этой гадостью можно пытать людей. Как они, вообще, это едят? А, главное, зачем?

Хотя, нужно отдать должное: как бы противно не выглядела русская еда, на вкус она вовсе не так плоха. Особенно «борт»…? «Броч»? «Боршщш»? Если есть его с закрытыми глазами и не вспоминать про свеклу. Я видел этот овощ всего три раза в жизни, один из которых был на картинке в каком-то журнале моей сестры.

— О, Боже мой…

Поднимаюсь по лестнице, захожу в свою новую комнату и падаю на кровать лицом вниз. Белье свежее, пахнет цветами и морозной свежестью. Но меня мутит даже от этого запаха. Отважно сражаюсь с самим собой, стараясь думать о чем-то отвлеченном.

Достаю из кармана мобильник и проверяю почту. Челси поставила «лайк» под моим фото: даже через экран чувствую, как сильно ей хочется меня придушить. Если бы не деньги отца и его дикая ярость, никто бы, конечно, не взял меня в программу вместо сестры. Еще и так быстро, даже экстренно. Мне очень жаль, но Челс сама виновата — сдала меня отцу. Вот и осталась теперь без путешествия, подружки Зоуи и «бортчщ»…

О, нет, нет, нет, нет…

От одного воспоминания о застолье меня прошибает пот. Смахиваю холодные капельки со лба, стараюсь дышать глубоко и часто, хватаюсь за живот. Так плохо мне не было даже, когда мы с парнями из команды решили перекусить мексиканскими чимичангами — тогда я провел в туалете почти двое суток.

Оу, Боже мой…

Утыкаюсь лбом в подушку и сглатываю. Во рту столько слюны, что можно затопить ею всю постель. Это, вообще, нормально? Или я уже умираю? В области живота появляется невыносимая тяжесть, а затем неприятная навязчивая резь. Будто кто-то тычет ножичком в солнечное сплетение — наверное, это Зоуи, мстит мне за что-то. Только вот за что?