Я заявил, что абсолютно убежден в том, что вся эта история с адмиралом явилась результатом нелепого недоразумения, что у адмирала никогда не было ни малейшего намерения оскорбить или поссорить его с губернатором. Наполеон же продолжал: «Я, оказавшись в бедственном положении, искал прибежища, но вместо него обрёл неуважение к себе, дурное обращение и оскорбления. Вскоре после того как я вступил на борт его корабля, во время обеда в его каюте я, поскольку не хотел сидеть за столом в течение двух или трёх часов, поглощая вино до полнейшего отупения, встал из-за стола и вышел прогуляться по палубе. Когда я выходил из каюты, он заявил высокомерным тоном: «Я думаю, что генерал никогда не читал лорда Честерфилда», — имея в виду, что я недостаточно учтив и не знаю, как вести себя за столом».

Я постарался объяснить Наполеону, что у англичан, и прежде всего у морских офицеров, отсутствует привычка придерживаться строгих правил и манер, и поэтому высказывание адмирала не таило в себе абсолютно никакого умысла. «Если, — заявил Наполеон мне в ответ, — сэр Джордж захотел бы нанести визит лорду Сен-Винсенту или лорду Кейту, разве он заранее не предупредил бы их об этом и не спросил бы, в котором часу им удобно видеть его; и разве ко мне не должны относиться с таким же уважением, как к любому из них? Не говоря уже о том, что я являлся коронованной особой, — добавил он, смеясь, — по крайней мере то, что я совершил, так же хорошо известно, как и то, что совершили они». Я попытался вновь взять под защиту адмирала, но в ответ Наполеон напомнил мне о лорде Честерфилде, о котором он только что рассказывал, и спросил меня, что бы это могло означать.

В этот момент в комнату вошёл генерал Монтолон с переводом текста официального заявления, присланного сэром Хадсоном Лоу. От лиц обслуживающего персонала Наполеона, пожелавших остаться на острове, требовалось, чтобы они подписали это заявление; к нему был приложен перевод текста следующего письма:

«Даунинг-стрит, 10 января 1816 года.

Настоящим я информирую вас о желании Его Королевского Величества, принца-регента, чтобы вы по прибытии на остров Святой Елены сообщили лицам из окружения Наполеона Бонапарта, включая лиц его обслуживающего персонала, что они свободны в своём решении немедленно покинуть остров и вернуться в Европу, добавив, что никому не будет разрешено оставаться на острове Святой Елены, за исключением тех лиц, которые сделают в письменной форме заявление, переданное в ваши руки, что они желают остаться на острове и готовы подчиняться всем ограничениям, которым по необходимости будет лично подвергнут Наполеон.

Батхерст».

«Те же лица, которые решат вернуться в Европу, должны быть при первой возможности отправлены на мыс Доброй Надежды; губернатор этой колонии будет обязан предоставить им необходимые средства для возвращения в Европу.

Батхерст».

Текст приложенного к письму заявления, подписать которое таким образом требовалось от лиц обслуживающего персонала, не был одобрен Наполеоном. Более того, он высказал мнение, что заявление переведено слишком буквально для того, чтобы оно могло быть понято французом. Соответственно он предложил графу Монтолону удалиться в соседнюю комнату, где и было подготовлено новое следующее заявление: «Мы, нижеподписавшиеся, желая остаться на службе императора Наполеона, согласны оставаться здесь, независимо от того, насколько тяжёлым станет наше пребывание на Святой Елене, и подчиняться ограничениям, какими бы они ни были несправедливыми и своевольными, которые навязываются Его Величеству и лицам, находящимся на его службе».

«Ну вот, — заявил Наполеон, — пусть те, кто хочет подписать это заявление, подпишут его; но не пытайтесь оказывать на них давление тем или иным путём».

21 апреля. Наполеон дал в саду аудиенцию капитану фрегата «Гавана» Гамильтону. Наполеон рассказал ему, что когда он (Наполеон) прибыл на остров, то его спросили, чего бы ему хотелось, поэтому он умолял самого себя сказать, что он жаждет свободы или палача; что в отношении него английские министры подло нарушили самые священные законы гостеприимства, объявив его пленником, чего даже дикари не сделали бы в той ситуации, в которой он оказался.

Полковнику и мисс Уилкс предстояло отправиться в Англию на борту фрегата «Гавана». Накануне отъезда они посетили Лонгвуд и имели продолжительную беседу с Наполеоном. Ему очень понравилась мисс Уилкс (прекрасно воспитанная и элегантная молодая девушка), которой он галантно сделал комплимент, заявив, что «она в действительности намного превосходит то описание, которое ему дали».

24 апреля. Погода по-прежнему скверная. Наполеон вначале пребывал в плохом настроении, но постепенно стал более оживлённым. Много говорил об адмирале, которому отдавал должное как талантливому человеку в своей профессии. «Он не тот человек, — сказал Наполеон, — у которого недоброе сердце; наоборот, я считаю, что он способен на великодушный поступок; но характер у него грубый и властный; он тщеславен, своенравен и вспыльчив; он никогда ни с кем не советуется; ревниво относится к попыткам покуситься на его власть; когда же ему надо употребить власть, то он считает, что для этого все способы хороши; иногда в приступе ярости он теряет чувство собственного достоинства».

Затем он высказал ряд замечаний по поводу волов, привезённых по указанию правительства с мыса Доброй Надежды, среди которых произошло большое количество падежа. «Адмирал, — заметил он, — обязан был сбыть их на острове по контракту, а не оставлять в собственности государства. Хорошо известно, что то, что принадлежит государству, всегда остаётся без присмотра и расхищается всеми, кому не лень. Если бы он сбыл волов кому-нибудь по контракту, то я рискну сказать, что пали бы единицы, а не треть стада, как это и произошло».

Наполеон задал мне много вопросов о сравнительной цене различных товаров в Англии и на острове Святой Елены и в конце нашей беседы поинтересовался, беру ли я гонорар за уход за больными на острове. Мой отрицательный ответ вызвал у него, судя по всему, удивление. «Корвисар, — заметил он, — несмотря на то, что был моим главным врачом, обладал большим состоянием и имел обыкновение получать от меня много дорогих подарков, постоянно брал целый наполеондор за каждый визит к больному. Особенно в вашей стране каждый человек занимается каким-то своим делом, приносящим доход: член парламента берёт деньги за свой голос при голосовании, министры — благодаря занимаемому ими месту, юристы — за свою точку зрения».

26 апреля. Наполеон поинтересовался, какие корабли следуют из Англии в сторону острова Святой Елены.

«Это верно, — спросил он, — что они высылают для меня строительные материалы и мебель, поскольку в ваших газетах так много лжи, что у меня возникли сомнения по этому поводу, тем более что официально об этом я ничего не слышал?» Я сообщил ему, что сэр Хадсон Лоу заверил меня в этом, а сэр Томас Рид заявил, что сам видел всё это своими глазами.

Со времени прибытия сэра Хадсона на остров произошло много изменений в обращении с французами. Г-н Брук, секретарь губернатора колонии, майор Горрекер, адъютант сэра Хадсона, и другие официальные лица обошли по очереди разных владельцев лавок в городе, запретив им от имени губернатора предоставлять французам кредит, обязав их продавать им всё лишь за наличные деньги. В противном случае владельцам лавок пригрозили не только потерей всей суммы, выделенной под кредит, но и обещали подвергнуть их другим наказаниями. Затем им было предписано прекратить любые контакты с французами, если на то не будет специального разрешения губернатора, нарушителям указанного запрета грозила высылка с острова.