Сухопарый англичанин, коверкая русские слова, объяснил, чтоздесь, на острове Принкипе, русским придется пройти карантин. Пассажиры«Новороссии» громко возмущались, господин в сером пальто деловито записывал этипроявления недовольства, англичанин спокойно ждал. Наконец суднопришвартовалось, и русские, еще немного повозмущавшись, начали перебираться наберег.

На пустом скалистом берегу прибывших встречалимногочисленные шелудивые собаки, безосновательно рассчитывавшие на подачку,двое-трое оборванцев неизвестной национальности и турецкий полицейский свыражением брезгливой печали на смуглом одутловатом лице.

Русских направили к двум дощатым баракам, где была устроенабаня. Одежду у них отобрали и пропарили в вошебойке, после которойвернули, – жесткую, выцветшую, покоробленную. Особенно пострадала обувь.

– Как со скотом… С нами обращаются как соскотом… – бубнил, с трудом натягивая сапоги немолодой штабс-капитан.

Филер, еще в исподнем, но уже с записной книжкой, поспешнозаписал его слова.

Дружные чеченцы расстелили на пустыре возле барака вытертыековрики, сотворили намаз. Потом они развели костер и снова стали жарить своибесконечные шашлыки.

Борис огляделся, и его охватила тоска. Пустой каменистыйостров, добела выжженный безжалостным южным солнцем, просоленный морскимбессонным ветром, показался ему преддверием ада.

К Борису подошел широкоплечий сутулый офицер-корниловец скаким-то странным, словно ищущим взглядом. Борис под влиянием нахлынувшей нанего тоски сказал этому незнакомому человеку:

– Неласково встречает нас чужбина.

Офицер, почему-то оживившись, ответил:

– Мы от нее другого и не ждали. Затем сухим и деловымтоном он продолжил:

– В десять часов вон на той горке в лесу. – Онуказал рукой на невысокую горушку в глубине острова, поросшую мелкимиширокопалыми сосенками.

Борис удивился, но не подал виду. Корниловец сухо кивнул иотошел, направляясь к группе негромко переговаривающихся артиллеристов.

«Что же, – подумал Борис, – я случайно произнесусловную фразу, пароль, и корниловец, наверное, участник какого-нибудь тайногообщества, посчитал меня за своего. Нужно было сразу сказать ему, что произошлаошибка».

Однако вечером он пошел в указанное место – это сулило хотькакое-то развлечение. Альтернативой было лишь посещение грязного ресторанчикана берегу моря, где, несмотря на близость воды, белой пылью пропиталось все:столы, стулья, стены и сам хозяин – унылый грек. Даже волны, накатывающие наберег, казались пыльными.

Стемнело. Борис подошел к чахлому сосновому лесочку. Тропапошла в гору. Из темноты выдвинулся вдруг человек, лица которого Борис неразглядел, и вполголоса произнес:

– Неласково встречает нас чужбина.

Борис вспомнил утренний обмен репликами софицером-корниловцем и наудачу ответил:

– Мы от нее другого и не ждали.

Невидимый человек отступил, давая Борису дорогу.

Тропа понемногу становилась круче. Вскоре Борис поднялся наполяну. Здесь собралось уже довольно много людей. Темнота не позволялахорошенько их рассмотреть, но видно было, что все они одеты в офицерскую форму.

Все стояли молча, слышно было только шумное дыханиемножества мужчин. Вдруг по толпе прошло небольшое колыхание, она слегкарасступилась, и открылось пространство в середине. Бориса довольно ощутимотолкнули в бок, он оглянулся сердито, но увидел только одинаковые в темнотелица с провалами глаз. Раздался свист, и одновременно вспыхнули факелы, которыеоказались чуть ли не у каждого второго участника собрания. От факелов шел жар итяжелый смолистый запах, в их неровном мерцающем свете Борису показалось, что оночутился глубоко в прошлом. Этому способствовали дикая природа, море, шумящеевнизу, а главное – окружающие его лица.

«Экое театральное действо!» – усмехнулся он про себя ипостарался стряхнуть наваждение.

В толпе опять возникло какое-то движение, и на серединуоткрытого пространства вышел человек невысокого роста, худой и какой-тонеправильный. Голова у него клонилась вбок, левая рука казалась короче правой,но, поскольку он все время жестикулировал и ни минуту не складывал руки вместе,проверить, так ли это на самом деле, не представлялось возможным. С ногами делообстояло точно так же: человек, произнося свою речь, беспрестанно притопывал,выставлял вперед то одну ногу, то другую, наклонялся то влево, то вправо и дажебегал бы по кругу, если бы свободное пространство не было так невелико. Борис слюбопытством присматривался к этому комичному человечку, а потом решил, чтостранное впечатление возникает от неверного света факелов, которые высокодержали стоящие слева и справа от оратора два молодых офицера в чернойкорниловской форме с изображением черепа на рукаве.

– Братья! – начал оратор неожиданно красивымбаритоном.

Борис отметил про себя, что только такое обращение и былоуместно в данном случае: не господа, не граждане, а именно братья.

– Братья мои! – голос выступавшего звучалнегромко, но слышен был всем присутствующим очень отчетливо. – Мысобрались сегодня здесь, в этом пустынном, Богом забытом углу, потому чтобольше нам быть негде. Нас предали и продали, нас лишили Родины, лишили свободы.Тех, кто проливал кровь на ледяных просторах России, кто только чудом не погибв борьбе с большевиками, махновцами, и остальной сволочью, – нас, раненыхне один раз, голодных и нищих, везли на судах, как скот, и заперли здесь, наэтом острове, как каторжников!

Толпа слушала молча, но в молчании этом Борис безошибочноуловил согласие. Слова падали в толпу, и люди впитывали их мгновенно, как сухаяземля впитывает капли живительной влаги.

– За какие же преступления нас держат здесь как втюрьме? – продолжал оратор. – За то, что не полегли в степях Украины,за то, что не перешли на сторону красных и не сделались предателями? За то, чтосумели выбраться из Новороссийска, невзирая на подлость генералов, которыебросили армию на произвол судьбы? За то, что доверились Деникину и иже с ним?

Толпа глухо заворчала, и Борис готов был присоединиться кэтому ропоту – уж слишком сильны были воспоминания о том, как его чуть неутопили в Новороссийской бухте.

– В чем мы виноваты? – теперь голос плыл надтемным островом, и сами горы, казалось, внимательно прислушивались. – Втом, что воевали на фронте, а не грабили и не воровали вагонами, как генералы?В том, что допустили, чтобы русскую армию испоганили иноверцами, наводниливсякой шушерой? В том, что не имеем нисколько денег и даже чистой смены белья?

По толпе снова пробежал глухой ропот. Оратор, выждав паузу,набрал воздуха в легкие и сказал негромко, но создалось такое впечатление, чтоон крикнул:

– Хватит! Больше мы не будем задавать себе горькиевопросы, отныне мы переходим к действиям. Наше общество «Русское дело» недолгобудет тайным. Мы заставим прислушаться к себе даже союзников!