чем же таким занимаешься, что радуешься? — ехидно.

— Пластическая хирургия. Лабиопластика.

— И кому она нужна? Зачем? Что это за глупости, вообще?

— Ты меня удивляешь. Что значит, «кому нужна»? Есть женщины, которые нуждаются в подобном вмешательстве, и я им помогаю, улучшаю их качество жизни.

— Да, блин, с жиру бесятся твои клиентки, — на «клиентки» ударение, — качество жизни, говоришь? Мы в крайнюю смену выезжали дважды на боли, женщина, тридцать лет, онкология, её качество жизни кто улучшит?!

— И что, по твоему, все, кому повезло настолько, что у них нет онкологии, не могут хотеть как-то помочь себе?!

— Ты такой… такой… ты был лучшим! Почти богом! Как ты мог уйти? И куда?!

— Я считаю, что я на своём месте, и помогаю женщинам по мере их надобности.

— По мере надобности твоего кошелька.

— И это тоже.

— И вообще, что это за глупости?..Лабиопластика, кто вообще придумал, что это нужно…

— Не глупости, тебе прекрасно известно о возрастных изменениях, об индивидуальных особенностях, проблемах, которые теперь довольно быстро и практически безболезненно решаются.

— Вот именно, индивидуальных! Ты лишаешь женщин индивидуальности!

— Ложкина, ты споришь, чтобы спорить.

— Нет, я хочу узнать твою позицию, как ты считаешь, неужели такие операции нужны?

— Мою? Да, нужны.

— Почему «да»?

— А почему «нет»? И давай, ты не станешь рассуждать о том, с чем не знакома, у тебя же нет таких проблем, о чём мы вообще разговариваем?

— Нуууууууу, конечно, у меня нет таких проблем!

— Нет!

— Стоп! — взвизгнула. — Откуда ты знаешь, что у меня нет таких проблем?

— Я не знаю, я предполагаю, иначе ты бы не верещала и не доказывала…

— Ты сказал «нет», и сказал уверенно.

— Ложкина, тебе показалось.

— Шувалов, мне не показалось.

— Показалось.

— Говори сейчас же…

— Нет, нет, давай о чём-нибудь другом… это просто спор, слово за слово…

— Хреном по столу! Говори… — лицо Ложкиной не выражало ничего хорошего.

Шувалов покосился, вздохнул.

— Ты меня убьёшь…

— Уже не сомневаюсь в этом.

— Имей ввиду, Ложкина, мы на оживлённой трассе, наша скорость сто сорок километров в час…

— Ну?

— Я видел.

— Лёнь, — Ложкина широко улыбнулась, — я столько не пью, если бы я с тобой переспала, я бы запомнила.

— На фотографиях видел…

— Каких это фотографиях?

— Кхм… ты там с Ильёй…..

— Что? — она побледнела, потом ещё сильней побледнела. — Он показал? Тебе?

— Он выложил в сеть… на сайт ****.ru, и да, показал мне, вроде похвастался, — Лёня покосился на Ложкину и продолжил, — в общем, я попросил его удалить их.

— Да что ты… а тебе не кажется, что это не твоё дело было?

— Не моё, ты права. Что двое делают — это только их касается, но ты не знала о подобной слабости Ильи, а так не делается, Тань. О таких вещах партнёра предупреждают заранее и договариваются тоже — заранее. О таких вещах вообще не треплются, фотографии своих невест под нос коллегам не… так не поступают… В общем, мы поговорили, по-мужски, и он фотографии удалил. Не знаю, сколько их разошлось, главное, что удалил. Потому что так — не поступают. Только вот… удалил он их вместе с тобой из своей жизни.

— Да кто бы говорил, — вскипела Татьяна, — не поступают? Тоже мне, Мистер-каждый-год-новая-Алёна.

— И много ты знаешь про моих Алён? Зато про тебя узнала бы половина дрочащих малолеток.

— Ты! — Она вскрикнула, всхлипнула и вдруг заплакала, резко и неожиданно даже для себя самой.

Лёня не без труда перестроился в правый ряд, потом на обочину, а потом и остановился.

— Тань, не надо.

— Пошёл ты.

— Перестань.

— Нет. Почему ты раньше не сказал?!

— Вот, сказал, посмотри, сколько лет прошло, а ты сидишь и ревёшь, а из-за чего? Из-за дурацких фотографий, которым минуло сто лет в обед? Или из-за этого горе-порно-режиссёра? Ну-ка, глянь на меня, Ложкина, и скажи, что тебе стыдно. Скажи, скажи…

Он немного помолчал, и Ложкина молчала.

— Потому что тебе нечего стыдиться. Ты была молодая, влюблённая, открытая экспериментам, мы все чудим по молодости — это часть жизни, тебе не может быть стыдно за собственный опыт, это твой опыт, и он важен для тебя. К тому же ты такая красоточка на тех фото, — он повёл бровями, — это я тебе, как узкий специалист говорю, — заставляя улыбнуться, — так что давай-ка, забудем об этом инциденте, благо прошло уже порядком времени.

К ночи они всё-таки остановились в придорожном мотеле, потому что у Татьяны затекли все возможные конечности, спина и даже кончик носа — так ей казалось, и, переночевав, после обеда, преодолев приличную пробку, были на побережье.

Ложкина выглядывала из окна и предвкушала прекрасный отдых, она уже забыла вчерашний инцидент и даже радовалась, что теперь-то она знает причину, по которой тогда её бросил «жених» — она перестала быть удобным объектом для его извращённых фантазий и затей. Стыдно ей не было ни секунды, скорей сыграл роль эффект внезапности подобного откровения. Но в целом — что, собственно, нового мог увидеть хирург по лабиоплатике на тех фотографиях?

Так что, почёсывая Альку за ухом, Татьяна, довольная, рассматривала дома на узкой улочке, которая заканчивалась тропинкой куда-то вниз и видом на бирюзовое море. Наконец-то! И если для того, чтобы насладиться этой роскошью, ей нужно будет притвориться девушкой Шувалова — это небольшая плата.

Ворота автоматически открылись, Ауди въехала во двор и остановилась.

Татьяна вышла и с интересом огляделась вокруг. Трёхэтажный дом, розового цвета, с литыми чугунными балконами, был похож на домик для мультипликационной принцессы, плющ с одной стороны дома и виноградник, чьи ветви цеплялись за навес и свисали зелёными незрелыми гроздями с другой, дополняли этот эффект.

Рядом, за резной оградой, такого же литья, как и балконы и ворота, стоял ещё один дом в таком же стиле, с большим бассейном посредине двора, лежаками, шезлонгами, большими зонтами для тени и столами.

— Это и есть гостевой дом? — поинтересовалась Татьяна, присматриваясь к своему будущему жилью на целый месяц.

— Да, — Лёня обнял девушку, — а это дом, где я вырос, ну… тогда он ещё не был розового цвета, конечно, и этих изысков в