— Какого ты тут ошиваешься, Чайник? — заорал он, губы его побелели от ярости, глаза пылали.

Томасу стало не по себе.

— Я... гм... хотел поговорить... — промямлил он, не в состоянии придать хоть сколько-нибудь решимости своим словам — внутренне он уже пошёл на попятный. Что происходит с больным мальчиком? Томас бессильно облокотился о перила галереи и уставился взглядом в пол, не зная, что предпринять дальше.

— А ну-ка забирай отсюда свои яйца и пошёл вниз! — приказал Алби. — Чак тебе поможет. Если я ещё раз увижу тебя до завтрашнего утра, то до следующего ты уже не доживёшь. Собственноручно сброшу тебя с Обрыва. Усёк?

Томас был так перепуган и унижен, что почувствовал себя размером с жалкую мышь. Без единого слова он проскользнул мимо Алби и припустил вниз по ветхой лестнице, на каждом шагу опасаясь провалиться. Он проигнорировал встретившие его внизу пристальные взгляды — особенно буравил его Гэлли — и вышел наружу, потянув за собой Чака.

Ох, как он их ненавидел! Всех. Кроме Чака.

— Пойдём-ка от этих козлов подальше, — сказал он, и вдруг ему пришло в голову, что, возможно, Чак — его единственный друг в этом сошедшем с ума мире.

— Пойдём! — чирикнул Чак, заметно повеселев — словно его приводило в восторг то, что он кому-то нужен. — Но сначала тебе не мешало бы разжиться у Котелка какой-нибудь едой.

— Не знаю, смогу ли вообще когда-нибудь что-либо съесть. — Не после того, что он сейчас видел.

Чак кивнул.

— Сможешь, ещё как. Встречаемся у того же дерева. Через десять минут.

Томас был рад убраться подальше от этого дома и без возражений направился к дереву. Он пробыл здесь так мало — собственно, эта жизнь была теперь единственной, которую он знал — а ему уже хотелось как можно скорее вырваться из этого места. Ну хотя бы что-нибудь вспомнить о прежней жизни! Ведь была же она у него? Мама, папа, друзья, школа, хобби... Девушка?

Он несколько раз хорошенько сморгнул, пытаясь стереть стоящую перед мысленным взором картину, которую только что наблюдал в бараке.

Превращение. Гэлли назвал это Превращением.

Холодно не было, но Томаса ещё раз пробрала дрожь.

И снова Томас сидел, опершись спиной о ствол, и ждал Чака. Он внимательно обвёл взглядом весь Приют — это новое вместилище кошмаров, в котором ему, по всей вероятности, предстоит жить. Тени от стен значительно удлинились, постепенно карабкаясь по покрытым плющом камням на противоположной стороне.

По крайней мере, теперь можно определить стороны света. Деревянное сооружение нахохлилось в северо-западном углу, накрытое постепенно наползающей тенью, роща зеленела в юго-западном. Огород, на котором кто-то ещё горбатился над грядками, захватывал весь северо-восточный угол Приюта. Животные помещались в юго-восточном углу, откуда доносились мычание, квохтанье и блеяние.

Точно посередине двора зиял по-прежнему открытый люк Ящика, будто зазывая спрыгнуть обратно и отправиться домой. Неподалёку от него, около двадцати футов к югу, находилось приземистое, сложенное из бетонных блоков здание, единственным входом в которое служила массивная стальная дверь. Окон не было. Дверь открывалась при помощи круглой ручки — поворотного колеса наподобие тех, что имеются на подводных лодках. Несмотря на только что пережитое, Томас испытывал противоречивые чувства: желание узнать, что там, за дверью, и страх при мысли о том, чтó он мог бы там обнаружить.

Не успел юноша как следует приглядеться к четырём широким проёмам в стенах, окружающих Приют, как появился Чак, нагружённый парой сэндвичей, несколькими яблоками и двумя металлическими кружками с водой. К своему удивлению, Томас почувствовал облегчение — в этом странном месте он не был одинок!

— Котелку не сильно понравилось, что я сделал набег на его кухню до ужина, — сказал Чак, присаживаясь под деревом и махнув рукой Томасу, мол, давай, присоединяйся. Тот сел, схватил сэндвич и... заколебался. Ужасная, терзающая душу картина происходящего в бараке, вновь встала перед глазами. Но вскоре голод одержал верх, и он вонзил в сэндвич зубы. Рот наполнился восхитительным вкусом ветчины с сыром и майонезом.

— Ой, класс... — промычал Томас. — Я, оказывается, помирал с голоду.

— А я что говорил? — Чак вовсю уминал свой сэндвич.

Прожевав, Томас, наконец, задал давно мучивший его вопрос:

— Что происходит с этим парнем, Беном? Он даже выглядит уже не как человек.

Чак уставился на дом.

— А кто его знает... — уклончиво пробормотал он. — Я же его не видал.

Томас был уверен, что толстячок кривит душой, но настаивать не стал.

— Ладно, уж поверь мне, ничего хорошего ты бы и не увидел, — сказал он и вгрызся в яблоко.

Огромные проёмы в стенах не давали ему покоя. Хотя с того места, где они сидели, толком нельзя было ничего разглядеть, но ему казалось, что края каменных выступов, обрамлявших наружные коридоры, выглядят как-то странно. Когда он смотрел на высоченные стены, голова у него кружилась, словно он парил над ними, а не сидел у их подножия.

— Что там, за стенами? — спросил он, нарушая установившееся молчание. — Это что — часть какого-то огромного замка?

Чак помедлил, видно было, что ему не по себе.

— Да... я никогда не бывал за стенами Приюта.

Томас помолчал.

— Вы что-то скрываете, — сказал он наконец, расправившись с яблоком и сделав большой глоток воды. Его всё больше раздражало то, что на его вопросы упорно не отвечают. Но даже если бы он и получил ответы, откуда ему знать, правду ли ему говорят? — Зачем вы напускаете столько туману?

— Просто так оно всё устроено. Здесь много чего странного, и большинство из нас мало что знает. Ну, может, только половину всего.

Томаса задело, что Чак, похоже, не придавал особого значения собственным словам. Казалось, мальчика нисколько не волновало ни чужое вмешательство в его жизнь, ни последовавшие за ним перемены. Да что с ними всеми такое?!

Томас поднялся и пошёл к восточному проёму.

— Хорошо. Никто не говорил, что мне нельзя немного осмотреться. — Ему необходимо хоть что-то узнать, или он сойдёт с ума.

— Эй-эй, подожди! — прокричал Чак, пускаясь за ним вдогонку. — Осторожно, малютки вот-вот закроются! — Он едва не задохнулся.

— Закроются? — переспросил Томас. — О чём ты толкуешь?

— Двери, шенк ты этакий!

— Какие ещё двери? Не вижу никаких дверей! — Чак, похоже, не выделывался — было что-то, чего он, Томас, не видел и не разумел, но что лежало на поверхности. Он забеспокоился и замедлил шаги: ему теперь совсем расхотелось приближаться к стенам.

— А как ты бы назвал эти огромные проходы? — Чак ткнул в колоссальные проёмы в стенах, до которых было теперь не больше тридцати футов.