с 5569 человек в 1809 году до 7682 в 1825 году, то за первую декаду правления Николая оно достигло 15 476 человек [Alston 1969: 35].

Александр II (годы правления 1855–1881) уже в первое десятилетие своего правления начал эпоху Великих реформ. Либерализация в ряде ключевых областей, в том числе и ослабление цензуры, создала в обществе ожидания дальнейших реформ. Например, введение ограниченного местного самоуправления через систему земств, равно как и «Положение о народных училищах» 1864 года, сделали начальное образование куда более доступным [Eklof 1986, ch. 2]. Однако в итоге Александр отказался от принятия иных столь же смелых решений, а после его убийства в 1881 году в правительстве произошел раскол по целому ряду вопросов, и в особенности – по вопросу образования.

Еще одной достойной упоминания общей особенностью российской системы образования было то, что к 1870-м годам учебные заведения, прежде всего университеты, стали центрами политических брожений. Именно поэтому те или иные правительственные органы, вне зависимости от их теоретических взглядов на образование, постоянно стремились урезать как доступ к высшему образованию, так и объем учебных программ[17]. Особенно явственно эта тенденция проявилась в период реакции, последовавший за событиями 1881 года[18].

Во второй половине XIX века несколько министров народного просвещения пытались лавировать между курсом на просвещенное население, способное обеспечивать экономический рост, и курсом на сохранение невежественного населения, неспособного осмыслить колоссальные противоречия, отсталость и неравенство, существовавшие в Российской империи. Д. А. Толстой, занимавший пост министра народного просвещения с 1866 по 1880 год, выделяется своим стремлением сохранить существующую систему, но одновременно и пониманием огромного потенциала образования. Он решительно выступал за сохранение классической программы обучения, предлагавшейся в гимназиях, и сурово карал за студенческие собрания в университетах[19].

Хотя для того, чтобы обеспечить образование огромного населения, катастрофически не хватало ни человеческих, ни финансовых ресурсов, а правительственная поддержка просвещения была нерегулярной и неэффективной, на протяжении XIX века у граждан Российской империи из самых разных сословий появились новые образовательные возможности. Если в 1856 году на каждые 7762 учащихся в государстве была лишь одна начальная школа, то к 1896 году уже одна на каждые 1499 [Elkof 1986: 287].

Женское образование в Российской империи

О сложности с вычленением последовательной образовательной политики в Российской империи лучше всего говорит тот факт, что к концу XIX века в российском высшем образовании было задействовано больше женщин, чем в какой-либо другой европейской стране, но при этом в России был самый высокий уровень женской неграмотности [Hutton 2001: 47, 49]. Впрочем, несмотря на препятствия и откаты назад, диапазон возможностей на обоих концах образовательного спектра значительно вырос по ходу столетия.

До начала XIX века российские аристократки получали домашнее образование. Несмотря на существование нескольких монастырских школ и Смольного института в Санкт-Петербурге, детища императрицы Екатерины II, большинство девочек из состоятельных семей осваивали грамоту и науку домоводства в менее формальной обстановке[20]. К XIX веку медленное, но верное увеличение числа женских школ происходило по большей части вне государственной сферы. Обучение в частных пансионах становилось для девочек из обеспеченных семей нормой.

Чем дальше, тем активнее женщины, получившие образование, стремились дать к нему доступ и другим женщинам. К моменту начала Великих реформ Александра II в 1850-е годы женское образование широко обсуждалось как в прессе, так и в гостиных русской интеллигенции [Stites 1978, ch. 2]. Возникли надежды, что после отмены крепостного права царь проведет реформу российской системы образования, расширив при этом права и возможности женщин.

Однако и здесь в реальности существовали нюансы. Правительственные указы периода реформ открывали для женщин широкие образовательные возможности. На эти указы откликнулись как частные лица, так и самые разные правительственные ведомства, в том числе и Министерство народного просвещения, и Ведомство учреждений императрицы Марии – они стали открывать школы в крупных городах. К середине 1870-х годов в государственных и частных школах обучалось свыше 60 тысяч девочек [Stites 1978: 51–52; Satina 1966: 44–50]. В то же время попытки предоставить женщинам доступ к высшему образованию сталкивались с активным противодействием.

Первая известная вольнослушательница появилась в российском университете в 1859 году. За ней во множестве последовали другие женщины, которые, уже получив среднее образование, стремились расширить свои образовательные и профессиональные горизонты. Многие студенты и преподаватели с энтузиазмом или как минимум с терпимостью относились к пришествию женщин в науку. Однако ужесточение законодательства после неудачного польского восстания 1863 года урезало свободы университетов, и к мнению преподавателей особо не прислушивались. Хотя женщины и не были замешаны в беспорядках, устроенных студентами университетов, посещать занятия вольнослушателями им было запрещено [Johanson 1987: 22].

Основными факторами, способствовавшими росту женского движения, стали большие надежды, зародившиеся в ранние годы правления Александра II, и разочарование в связи с резким сворачиванием первого эксперимента по доступу женщин к высшему образованию. Аристократки начали тратить силы и средства на создание школ и училищ для бедных. В то же время некоторые молодые образованные женщины становились профессиональными учительницами, а другие изыскивали способы продолжить образование в России или за границей [Stites 1978, ch. 2]. Образование служило объединяющей задачей зарождающегося женского движения, пока радикализация не привела к расколу в его рядах [Dudgeon 1975: 60–61].

Однако, как отмечает К. Йохансон, расширение возможностей женского образования имело до странного мало общего с женским движением. В ответ на опережающий маневр Военного министерства министр народного просвещения Толстой в итоге разрешил создание женских высших курсов, пусть и без выдачи официального диплома. В 1868 году военный министр Д. А. Милютин, в ведении которого находилась Военно-медицинская академия, осознал, что в империи наблюдается катастрофический недостаток медицинского персонала, и начал принимать на обучение женщин. В ответ Толстой в 1869 году организовал для женщин публичные лекции по программе высшего образования [Johanson 1987: 38–39].

В тот же период жительницы Российской империи начали получать высшее образование за границей. В 1872 году курс обучения в Западной Европе прошли 100 россиянок, среди них 20 евреек. В результате в империи увеличилось число высокообразованных женщин, что привело к росту недовольства режимом. Во всех университетских городах, куда приезжало значительное число русских, возникали революционные и проторе-волюционные кружки. Осознав серьезность этой проблемы, в 1873 году правительство отозвало всех россиянок домой. Их обязали незамедлительно вернуться на родину – в противном случае они рисковали лишиться такой возможности вовсе [Johanson 1987: 51–53].

После этого в женском высшем образовании в России происходили постоянные сдвиги. Рост числа студенток и их политической активности привел к ужесточению