Вскоре после инцидента с Федором Воронцовым 13-летний великий князь на полтора месяца покинул столицу, отправившись на богомолье в Троице-Сергиев монастырь, Волок Ламский и Можайск. По всей вероятности, во время этой поездки он немало думал о боярском своеволии и искал выхода из сложившейся ситуации. И выход был найден, причем в соответствии с теми правилами политической игры, которые ввели в московский обиход сами Шуйские.

29 декабря 1543 г. Иван Васильевич неожиданно распорядился схватить главу боярского правительства – боярина князя Андрея Михайловича Шуйского, «не мога того терпети, что бояре безчиние и самовольство чинят». Приказ великого князя выполнили псари, которые «князя Андрея Шуйского… взяша и убиша, влекуще к тюрмам». Трудно сказать, было ли убийство князя Шуйского совершено по прямому распоряжению Ивана Васильевича или же псари «переусердствовали», конвоируя недавно всесильного боярина в тюрьму. Так или иначе, но правительство Шуйских пало, представители этого боярского рода, не сумев организовать никакого сопротивления, отправились в ссылку (которую будут отбывать два года). В Москву тем временем возвращались жертвы прежних опал. Именно с этого момента бояре начали осознавать, что великий князь вступает в «совершенные лета», и не считаться с его волей становится опасным: «От тех мест начали боляре от государя страх имети». Иван IV сделал первые шаги к тому, чтобы заслужить от современников свое прозвание – «Грозный».

«Московские стрельцы». Художник С. Иванов

Сам великий князь Иван Васильевич позднее вспоминал, что самостоятельно править своим государством он начал с 15-летнего возраста (а этот рубеж он перешагнул в августе 1545 г.). По представлениям XVI столетия, совершеннолетие для юноши наступало именно в этом возрасте. Однако говорить о том, что с этого момента Иван IV превратился в самостоятельного правителя, разумеется, не приходится. На смену павшему правительству Шуйских пришла другая боярская группировка, лидером которой, по всей вероятности, был вернувшийся из опалы Федор Воронцов. С этого времени Иван все больше времени проводил в обществе сверстников, потехи которых становились все менее безобидными. Юный государь «по торжищам начал на конех ездити и всенародных человеков, мужей и жен, бити и грабити». Подобного рода забавы не вызывали осуждения у боярства, которые, напротив, предрекали: «Храбр будет сей царь и мужествен». Лишь немногие отваживались открыто выступать против нравов, царивших в окружении Ивана Васильевича. Его духовник, священник кремлевского Благовещенского собора Сильвестр настаивал на удалении из окружения своего духовного сына содомитов (содомским грехом на Руси именовали гомосексуализм). «Аще сотвориши, – писал Сильвестр, – искорениши злое се беззаконие прелюбодеяние, содомский грех и любовник отлучиши, без труда спасешися».

В те же годы Иван Грозный начинает получать, выражаясь современным языком, образование. Наставником и воспитателем великого князя стал сам митрополит Макарий, один из самых талантливых церковных писателей своей эпохи. Под его руководством Иван Васильевич получает богатейшие знания по церковной истории, в тонкостях изучает обрядовую сторону православного богослужения. Знания юного государя в этой области оказались настолько прочными, что впоследствии он сможет свободно, не опираясь на записи и книги, вести богословскую полемику с папским легатом, специально присланным в Москву убеждать русского царя в преимуществах католицизма перед православием. И выйдет из этой полемики победителем. Помимо богословия, Иван Грозный получил отличные познания в истории – как в отечественной, так и в зарубежной. Легкость, с которой он оперирует фактами, почерпнутыми из русского летописания, примеры из истории Иудейского царства, Древнего Рима или Византийской империи, приводимые им в переписке с князем Курбским, – все это указывает на то, что познания Ивана IV в области истории были весьма глубокими. Характер и интеллект приближающегося к рубежу совершеннолетия юного государя становились все тверже и острее, неся в себе опасное сочетание недюжинного ума и незаурядной жестокости.

Летом 1546 г. 15-летний государь выступил в свой первый военный поход с полками, стоявшими на Оке на случай вторжения татар. В Коломне в его присутствии завязалась стычка между служилыми людьми, были убитые. Иван заподозрил неладное и приказал провести следствие и выяснить, кто подбивал участников схватки на их поступок. Результатом стала новая чистка в составе правительства: недавний любимец государя, боярин Федор Воронцов, боярин князь Иван Кубенский, ранее бывший великокняжеским дворецким, были схвачены и обезглавлены у шатров Ивана IV. Пострадал и конюший Иван Петрович Челяднин, которого раздели донага и держали под арестом. Спасло его лишь то, что он «против государя встреч не говорил, а во всем себя виноват чинил» (иначе говоря, не оспаривал обвинений, демонстрируя полную покорность воле Ивана). Как видно, в результате летних казней 1546 г. пострадали представители разных боярских группировок – Челяднин, близкий некогда к правительству Елены Глинской, Кубенский, известный сторонник Шуйских, Воронцов, бывший фаворит самого Ивана, ранее отправленный Шуйскими в ссылку… Кто стоял за кулисами очередного правительственного переворота, сказать определенно мы не можем. Однако выиграли от случившегося представители княжеского рода Глинских – родня Ивана Грозного по матери. Со второй половины 1546 г. при дворе Ивана IV все более заметными и влиятельными фигурами становятся его родные дяди – князья Михаил и Юрий Глинские.

16 января 1547 г. в исторической судьбе Российской державы случилось одно из поворотных событий: в этот день произошло венчание Ивана IV на царство. Месяцем ранее великий князь поделился со своим наставником, митрополитом Макарием, мыслью о своем желании жениться. Митрополит это намерение одобрил, но предложил прежде венчаться на царство, т. е. принять царский титул. Церемония венчания происходила в Успенском соборе, где на голову Ивана IV была возложена старая регалия московских государей – шапка Мономаха. Предание связывало ее появление в России с именем одного из предков Ивана – византийского императора Константина IX Мономаха. И хотя история этой регалии была намного скромнее (в казне московских князей она упоминается лишь со времени Ивана Калиты), современники были убеждены в византийском происхождении «царского венца», который символически связывал Московскую державу с Древнерусским государством, а через него и с Византийской империей.

Обыкновенно говорят, что принятие Иваном Грозным царского титула поднимало авторитет Московского государства на международной арене. Вряд ли это так, ведь сам по себе царский титул не делал российского самодержца сильнее его соседей. Разумеется, титул «великий князь» в общеевропейской иерархии чинов соответствовал титулу герцога, царский же титул формально должен был соответствовать титулу императора и поставить московского государя на один уровень с правителями Священной Римской империи и Оттоманской порты. Однако прагматичные политики европейских государств не придавали к середине XVI в. большого значения титулам. Признавшие в 1554 г. за Иваном IV царский титул английские монархи, например, официально именовали себя королями Франции, что в принципе не меняло уже расстановки фигур на политической шахматной доске. Современники Ивана Грозного, влиятельные во Франции лотарингские герцоги из семьи де Гиз, носили титул королей Сицилии, Арагона и Иерусалима, что вовсе не делало их не только хозяевами, но даже и серьезными претендентами на эти земли. Что же касается стран, которые принятие Иваном Грозным царского титула действительно задевало (как, например, Польско-Литовское государство), то их правители упорно отказывались официально признавать за русским государем право именоваться царем. Они оспаривали даже право московских правителей называть себя «государями всея Руси» (резонно видя в этом притязание Рюриковичей на наследство Владимира Крестителя и Ярослава Мудрого, под властью которых некогда находились Малая и Белая Русь, в середине XVI в. принадлежавшие Великому княжеству Литовскому).