Шофёр, в который раз уже коротко глянув в зеркало, сильнее включил отопление задних сидений.

– Долго еще? – наедине с ним отчего-то становилось не по себе. И даже не в молчании дело — пару раз Анечка ловила в зеркале устремленный на неё внимательный взгляд серых глаз, и её бил озноб.

– Через пять минут будем на месте, – отозвался шофер. Он вдруг поднял руку к козырьку от солнца, достал из кармашка для документов сложенный белый лист и, не оборачиваясь, протянул его Анечке. – Ян просил передать.

Та насторожилась. Во-первых потому, что прозвучало имя, а не привычное «ваш дядя», во-вторых, потому что Ян бы так не поступил. Всё, что он хотел сообщить, он всегда говорил лично, не оставляя улик и уж тем более не передавая информацию через третьи руки.

– Оставьте себе, – сдержанно отозвалась она.

– Не прочтёте? – шофёр сунул записку в карман. – В таком случае, я озвучу: он...

– Нет! – резко оборвала Анечка. – Я не желаю этого слышать!

Кто знает, что происходит в этой семье. Она не хотела быть втянута в интриги с первого дня, не разобравшись как следует; не хотела, чтобы её так просто и глупо подставили.

Еще один долгий, изучающий взгляд в зеркало заднего вида. Дорога вильнула, деревья расступились, явив взгляду маленький, аккуратный поселок с дорогими коттеджами — и стоявший на пригорке в отдалении замок. Самый настоящий, только очень маленький, двухэтажный, с острыми башенками и ярко-красной крышей.

Всего несколько сотен метров — и они въехали в кованные ворота, обогнули круглую цветочную клумбу и остановились возле крыльца. Шофёр заглушил двигатель и развернулся всем корпусом, глядя на Анечку.

– Меня зовут Марк. Вам стоит запомнить это имя.

– Обязательно запомню, – непослушными губами проговорила та. Ей становилось по-настоящему жутко: от вида этого дома, от настойчивого внимания этого странного человека, от того, что никто не вышел навстречу.

– Прислугу с сегодняшнего дня отпустили, восстановительные работы на втором этаже тоже остановлены, – заметив её взгляд, пояснил Марк и дернул за ручку, открывая багажник. – Идемте.

Выбравшись из машины (это стоило больших усилий в свадебном платье), Анечка обняла себя за плечи и оглянулась по сторонам. Казалось, здесь совершенно безлюдно: со стороны поселка не доносилось ни звука, с двух других сторон за забором виднелся лес, а еще с одной — большое пустое поле. Сам замок окружал небольшой садик с насыпными дорожками и парой клумб, а за воротами... Анечка присмотрелась: в наступающих сумерках она различила какое-то серое пятно, похожее на скрючившегося человека в лохмотьях.

– Кто это там? – спросила она, боясь указывать пальцем и едва заметно кивнув.

Марк, достававший из багажника небольшой чемодан — в него уместились все вещи Анечки, поднял голову.

– А, опять этот бездомный. Частенько ошивается поблизости, не обращайте внимания. Сюда он не сунется.

– Отдайте мне чемодан, – попросила Анечка.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Я занесу его в дом, покажу комнату...

– Я сама, – настаивала она, протягивая руку. – Спасибо.

– Зря вы меня боитесь, – губы Марка растянулись в снисходительной улыбке. – Я вас не обижу.

– В таком случае, отдайте мне чемодан и ключи.

Сегодня и так день был выдался нервный, а этот мужчина заставлял её волноваться ещё сильнее.

– А вы можете быть жесткой, – он ухмыльнулся, но прежде, чем Анечка ответила, ей в ладонь лег ключ, и шофёр протянул чемодан. – Приятной брачной ночи, – улыбнулся он, коснулся козырька и вернулся в машину.

Анечка молча проводила взглядом удаляющийся автомобиль и опустила глаза на связку в руке: два ключа, брелок от ворот и гаража, пульт внешнего освещения и сигнализации. Вот и всё. Она взошла на крыльцо, без труда отворила замки, толкнула тяжелую дверь — и очутилась в темном, гулком холле.

«Настоящий замок восемнадцатого века». «Потерянное и обретенное сокровище». «Памятник архитектуры». Всё это было ложью. Замок возвел в конце двадцатого века человек с хорошей фантазией, большим количеством денег и фанатичным вниманием к деталям. Возможно, какие-то руины здесь изначально и находились — да только отыскать их было уже невозможно. На приватизированной земле стояла частная собственность, оформленная по всем правилам, идеально копируя старую, но крепкую постройку. После смерти владельца и более десятка лет запустения Волкову-старшему понадобилось лишь провести косметический ремонт внутри помещений да заменить некоторые коммуникации на более современные. Подарок для сына на самом деле был лишь предлогом загнать его в глушь, убрать с глаз долой, подальше от городских соблазнов. Но в большинстве случаев Дэн просто останавливался в гостинице. Анечка должна была привязать его к дому.

Работы на втором этаже еще продолжались — крепко закрытые двери оказались затянуты пленкой, чтобы пыль не летела в жилые помещения; но внизу обнаружилось всё необходимое: спальня, кухня, ванная и еще пара запертых комнат. Анечка решила осмотреть дом завтра, при свете дня. Если Дэн вернётся и обнаружит, что на «изучает свои владения», выйдет неловко. Если вернётся...

Время приближалось к полуночи, Анечка заперла дверь и раскладывала свои вещи по шкафчикам в спальне, чтобы хоть как-то избавиться от подбиравшегося волнения. Что, если Дэн так и не явится, если она противна ему настолько, что её муж решит жить отдельно? Подобное отношение быстро станет всеобщим достоянием и вызовет осуждение, прежде всего, у Волкова-старшего. Она подведёт Яна...

Но еще больше Анечка боялась обратного. Странное притяжение и волнение, которые она ощутила от первого неслучившегося поцелуя, были начисто сметены испугом и отчаянием, когда Дэн навалился на неё в номере. Она не хотела так, не хотела сейчас и не была уверена, что вообще когда-нибудь захочет. И, стоило Марку напомнить об этой обязательной части супружеской жизни — ощутила скользнувший по спине холодок. Что, если Дэн потребует от неё этого? Нет, судя по его сегодняшнему поведению, он не будет тратиться на слова, он просто возьмёт её силой. И от мысли об этом, от взгляда на широкую кровать Анечке становилось, очень, очень гадко — настолько, что она места себе не находила.

А потом, когда время уже давно перевалило за полночь, за окнами послышался рёв мотора — и сердце подпрыгнуло, забилось где-то в горле, не позволяя вдохнуть.