— К чёрту! Не хочу лживых слов ни от кого! — бушевал Удон.

Однако, пока хозяин Штадена распалял себя на бароне Саксоне, маркграф Деди явился в залу, предстал перед Удоном.

— Ваша светлость, ты, как и прежде, любезен выше похвал. И всё-таки тебе придётся меня выслушать, — заявил Деди.

— И не подумаю! Всё сказанное тобою будет лживо.

— Вот уж нет. — И, продвигаясь к своей цели, Деди, явно издеваясь над Удоном, сказал: — Наш император требует от тебя всего лишь отказаться совать свой нос к россам. Стало известно государю, что ты намерен свататься к великому князю, так Генрих сие запрещает тебе.

— Что?! — в яростном гневе крикнул Удон. — Мне, маркграфу Нордмарки, он грозится запретом! Ну так пусть Рыжебородый Сатир догадается, каков мой ответ! — Удон повернулся к стене и схватил висящий на ней меч. — Защищайся! Или я сей же миг снесу тебе голову!

— Не надо пугать, старый козел! Я и сам умею бодаться! — И Деди извлёк меч. — У меня больше желания проткнуть тебя!

— Меня — проткнуть! Ах ты винная бочка!

И маркграфы схватились. Зазвенела сталь. Они долго гоняли друг друга по залу. Удон был по-прежнему искуснее Деди, он теснил его в угол и, загнав туда, нанёс колющий удар в правое плечо. Однако богатыря Деди трудно было свалить лёгким уколом. Он ударил по мечу Удона, ринулся в «пролом» и нанёс ему сильный удар в грудь. Удон перегнулся и медленно осел на пол. Он был жив, и Деди сказал ему:

— Надеюсь, теперь ты не помчишься на Русь, — с тем и покинул замок.

Рана оказалась смертельной. Как ни пытались лекари, коих привезли из Гамбурга, спасти Удона, им это не удалось, и через неделю, в первых числах марта, маркграф Нордмарки Удон Штаденский скончался. Северные князья пытались обвинить фаворита Генриха в убийстве Удона, но свидетель их поединка барон Саксон опроверг это обвинение.

— Ему бы сдержаться и исполнить волю императора, но он поднял меч, — сказал в день похорон барон Саксон в кругу близких маркграфа.

Вскоре же после похорон Удона вдова графиня Гедвига и княгиня Ода отважились исполнить волю покойного и тайно отправили на Русь посланников, а с ними и Генриха, дабы они привезли невесту. Все заботы по сборам в путешествие княгиня Ода взяла на себя, а чтобы дальняя дорога оказалась удачной, Ода отправила в Киев вместе с посланниками своего сына Вартеслава. И в первых числах апреля двадцать всадников и два дорожных дормеза ночью покинули Штаден и умчали в далёкий Киев.

Странным было при этом поведение юного маркграфа Генриха. Или смерть отца на него сильно повлияла, или что-то другое, но он оставался ко всему безучастным. Всё протекало помимо его воли и словно бы не касалось его. Он не обижался на то, что даже теперь, когда он вступил в наследство всего достояния отца, с ним обращались как с малым ребёнком. И может быть, по этой причине он думал о будущей невесте как о каком-то призрачном существе. И он давно забыл, что о ней говорила тётушка Ода. Большую часть пути он проводил в дормезе и даже редко встречался с Вартеславом.

Сын княгини Оды, князь Вартеслав, был лишь на год старше Генриха — разница пустяковая, но он уже казался настоящим воином, способным сразиться с любым врагом. Он лихо скакал на коне, крепко держал в руках меч и копьё, метко стрелял из лука. Когда Вартеслав и Генрих стояли рядом, то сходство у них было в одном: оба белокурые и голубоглазые. Наверное, в том и другом сказывалось влияние славянской крови. Ведь один из Штаденов в роду Генриха был выходцем из Великого Новгорода, а Вартеслав был сыном киевлянина. Во всём остальном они были прямой противоположностью. Вартеслав широк в плечах, прям как свеча, подвижен и ловок. Сильная кровь Святослава и Оды дала крепкий плод. Генрих проигрывал брату во всём и, может быть, по этой причине сторонился его. Вартеслав не докучал Генриху. Если они были в пути, то князь днями не покидал седла. Он уже один раз прошёл этим путём и гордился тем, что мог вести отряд не сбиваясь с дороги. Он вёл спутников по мирным землям. В Венгрии и Польше у него были родственники. И как-то он сказал Генриху:

— Нам везде окажут честь и тёплый приём. В этих державах знают моего батюшку и помнят деда Ярослава Мудрого. Нам и в Норвегии, и в Швеции будут рады, ежели судьба занесёт.

Генрих отмалчивался. После смерти отца он не выходил из угнетённого состояния. Не зная отношений отца с маркграфом Деди, он лишь догадывался, что они сошлись в поединке не случайно и что виною тому прежде всего император. Маркграф часто сетовал: «Батюшка, зачем ты покинул нас?» И у Генриха было основание сетовать и печалиться. Не осталось у него в роду личности, которая бы восполнила утрату. Маркграфа Нордмарки Удона уважали все северные князья Германии. Будут ли они уважать его, Генриха, он того не ведал. Юный маркграф понимал своё назначение: продолжать и укреплять династию Штаденов. Но с горечью приходил к мысли о том, что ни то ни другое ему не дано. Знал он, что юноши в его годы уже умели утолять жажду плоти. Он же ощущал себя пустым сосудом, в коем не было никакого брожения человеческих страстей. Он даже представить не мог своего поведения, когда вдруг окажется супругом юной, горячей особы, камни — это он вспомнил, наконец, — её рисовала огневая тётушка Ода. Иной раз к нему приходила дерзкая мысль: сбиться с пути и исчезнуть где-нибудь в глухом монастыре, надеть монашескую сутану. Однако на пути к исполнению этого желания стояла мать, единственная его любовь. Знал он, что и она любит его всем сердцем. Потому он никогда не отважится чем-либо огорчить её, принести горе. Что ж, решил Генрих, он женится ради матушки и будет достойно нести супружеский крест.

С такими мыслями, не замечая красот окружающего его весеннего мира, юный маркграф Генрих добрался до Киева, дабы встретиться со своей будущей женой, княжной Евпраксией, которой в эту пору пошёл четырнадцатый год. И всё-таки Генрих боялся встречи с огневой девицей. Хотя тётушка Ода и выдавала княжне похвалу в добродетелях, а для Генриха сие оборачивалось угрозой его будущей размеренной и созерцательной жизни.

Однако юному маркграфу нельзя было отказать в уме и даже в изворотливости оного. Ещё не повидав будущую не веслу, он нашёл путь, как избавиться от её докучливости. Генрих был убеждён, что вправе распорядиться судьбой невесты, ежели помолвка состоится и он увезёт её в Германию. С такими побуждениями и появился маркграф Штаденский в стольном граде Киеве.

Много гроз отшумело за минувшие тринадцать лет над Киевской Русью, много воды упекло в Днепре с той поры, как в половецкой кибитке появилась на свет озарённая улыбкой княжна Евпраксия. По воле судьбы её отец Всеволод ещё шесть лет княжил в Переяславле. А после смерти брата, князя Святослава, получил в удел некогда принадлежавшее ему Черниговское княжество и мирно правил там на благо черниговцев два года. И вся жизнь на Руси протекала мирно, пока не вошёл в силу и не ощутил себя обездоленным и обкраденным своими дядьями князь Олег, старший сын Святослава. Собрав в Тмутаракани сильную дружину, позвав в союзники половцев, князь Олег поднял мятеж против великого князя Изяслава и князя Всеволода, который якобы получил в удел Черниговское княжество вопреки Божьей воле и его, Олегову, желанию, и отправился освобождать Чернигов. Коварное нападение Олега застало Всеволода врасплох. Он сумел собрать лишь малую дружину и выступил вместе с сыном Владимиром Мономахом против Олега и половцев. Но был наголову разбит в сече на реке Сожице. Всеволод бежал с семьёй в Киев и пришёл на поклон к старшему брату, великому князю Изяславу.