В этот лень князь Всеволод вовсе не появился в своих палатах. Потому и не позвали иноземцев ни на трапезу, ни нa беседу. Отправив на княжий двор Вартеслава, он следом же послал зуда расторопного стременного Власа, наказал ему передать дворецкому, чтобы послов держали в чести и холе. А как прикатила колесница, усадил в неё Евпраксию и Ростислава и укатил с ними в великокняжескую вотчину Вышгород. Туда же велел приехать митрополиту Иоанну, с которым у него предстоял трудный разговор. Трудный потому, что Иоанн был родом грек и занимал престол церкви не по воле русичей, а вопреки. Он был прислан из Царьграда лет десять тому назад, как раз в ту пору; когда вражда между Римом и Царьградом готова была разрешиться небывалым кровопролитием. Тогда папа римский Александр II грозился поднять на Константинополь всю Римско-Германскую империю и проч Европу и добиться признания главенства в христианском мире Римской церкви и его, наместника Иисуса Христа, власти. Но объединить усилия всех католиков Европы против православных христиан Византии, Киевской Руси и других государств папе Александру II помешал антипапа Гонорий II, ярый противник Александра II и конклава кардиналов.

Однако и в Константинополе угрозы Рима никого не испугали. Там были уверены, что православный христианский мир под защитой самого Вседержителя.

И все главы поместных церквей, поставленных Константинополем, строго следили за тем, чтобы ничто не нарушило сплочённости православия. Одним из самых рьяных защитников единства православия был митрополит Иоанн. По мнению князя Всеволода, этот архиерей жизни не пощадит, дабы не допустить раскол в православном христианском мире. И теперь, когда посланцы из Германии, а с ними и жених прибыли в Киев свататься за его дочь, Всеволоду было над чем задуматься. Он ещё не решил, отдаст ли Евпраксию за маркграфа, но был склонен к тому, чтобы выдать её замуж за кого-либо из княжеских или королевских особ Запада.

Митрополит Иоанн появился в Вышгороде на вечерней заре. Знал Всеволод, что служба закончилась давно и он мог бы приехать раньше. Ан пренебрёг просьбой князя. Вид у него был суровый, чёрные глаза смотрели на князя хмуро. Появившись перед великим князем в трапезной, он вполруки благословил Всеволода, нечто буркнул и спросил:

— Сын мой, какой службы ты просишь от меня?

Князь Всеволод, пока ждал митрополита, о многом передумал и настроился решительно постоять за свою великокняжескую власть, не отдавать её на попрание священнослужителю, но попросить его не затевать ссоры, не глаголить всуе великокняжеское имя с амвонов храмов, как запятнавшего честь православия. «Того не будет», — решил Всеволод и ответил митрополиту:

— Отче владыко, служи токмо во имя великой Руси. Я же хочу от тебя малого. Испокон государи державы были вольны в своих деяниях. Я прошу у тебя совета. Пришли к нам в стольный град послы иноземные из Германской империи, ведаю, что хотят просить руки моей дочери Евпраксии. Я же готов отдать её, ежели ей будет любезен жених. Вот и подумаем вместе, как всё свершить без ущерба нашей вере.

— Скажу, сын мой, что ты волен в своих деяниях, ежели их благословляет Господь Бог. А поскольку ты позвал меня, то в тебе живёт сомнение о благословении Божьем. Как же я могу давать совет вопреки воле Всевышнего?

Иоанн сел к столу и взялся вкушать пищу. Ел споро, мёду крепкого выпил. Всеволод не раз замечал, что святой отец страдал чревоугодием. «Да и пусть его, коль впрок», — отмахнулся князь. Он не хотел обострять отношения с митрополитом. Сказал миролюбиво:

— Знать, в молитве был не усерден, ежели Господь не услышал меня. Ты же слуга Божий, вот и ободри своего князя.

Управившись с куском говядины, митрополит вновь не внял просьбе Всеволода. А выпив кубок медовухи, жёстко сказал:

— Не нахожу слов ободрения, сын мой. Ныне ты дщерь свою извратникам веры христианской отдаёшь, а завтра под костёл им землю бросишь. Как православию не быть поруганным?

Не стерпел великий князь сказанного. И углубил межу между собой и митрополитом. Да не пожалел о том.

— Я живу по законам моих отцов и дедов. Тебе, греку, того не понять, а должен бы, коль служишь на Руси.

Разговор с митрополитом всё больше походил на баталию. Иоанн, защищая интересы Византии, стоял на своём. Всеволод, отстаивая право великих князей на вольное от церкви управление державой, её политикой, её достоянием, упорно защищал древние устои. Исчерпав все доводы, Всеволод сказал последнее:

— Коль так, отче владыко, завтра же соберу думу и вече. Их приговор и будет законом.

Всеволод умел в роковой час проявить мужество и смелость перед лицом любой опасности. Так уж он был воспитан своим батюшкой Ярославом Мудрым. И митрополит Иоанн понял, что никакими увещеваниями и никаким противостоянием ему не одолеть великого князя, думу и вече, которые стояли за ним. Расправившись с половиной дрофы и запив её кубком медовухи, Иоанн встал и смиренно сказал:

— В тебе, сын мой, живёт истинное величие державного государя. Аминь. — Он откланялся и покинул трапезную, вышел из палат. На дворе стояла его колесница, он сел в неё и велел вознице катить в Киев.

Князь ещё посидел некоторое время в одиночестве, бороду пощипал, оценивая с разных сторон беседу с митрополитом и, придя к выводу, что владыко всё-таки не прав, протестуя против великокняжеских уставов, поднялся из-за стола и медленно направился в светлицу к дочери Евпраксии. Теперь он должен был сказать ей о тех переменах в её судьбе, кои ждут её, ежели ей приглянется жених.

Княжна и княжич играли в какую-то игру, кою сами и придумали. Они весело смеялись, кричали, бегали по покою. Когда же на пороге появился отец, замерли и вместо поклонились ему.

— Батюшка, не вини нас, что резвились, — сказала Евпраксия — Занятно было.

Всеволод подошёл к Ростиславу, коснулся его густых русых волос.

— Иди, сынок, спать, а у нас тут важная справа.

Ростислав ушёл. Князь сел у оконца на скамью, застеленную алым бархатом. Солнце уже садилось за дальним лесом. Его низкие лучи через венецианское стекло заливали светлицу розовым светом. Евпраксия стояла напротив отца, вся освещённая солнцем. Большие серые, как у матушки, глаза играли помимо её воли, на розовых губах застыла улыбка. Руки её теребили косу, которая лежала на груди, уже обозначивающей девичью прелесть.

— Слушай батюшку со вниманием, отроковица. Почему я увёз тебя из Киева? Да потому что Вартеслав привёз в стольный град послов германских и жениха с ними кровей королевских, именем маркграфа Генриха. Вот и хочу знать, родимая, как ты исполнишь волю батюшки?

Краски на лице Евпраксии поугасли, и ома покорно ответила:

— Мне ли тебе перечить, батюшка. Только ведь я недолетка и в семеюшки не гожусь.

— Верно. Да подрастёшь до венчания. Так уж ноне в Европах принято.

— Глянуть бы глазком, батюшка, кому служить буду.

— Глянешь. И приневоливать не сочту нужным, коль душа лик его не примет. Ведомо мне, что за жизнь с несердешным.