– Вау! – сказал я. – Фантастика!

Я развел руками и оглянулся на Лену. Она ловила ртом воздух, как рыба на суше. Но потом привела лицо в порядок и деловито спросила:

– Водой не размоет?

– Скоро обедать позовут, – с досадой сказала замученная уже Лена и уперлась в плот плечом.

Тот не шелохнулся. Я толкал сзади, налегая изо всех сил. Биргитта пристроилась сбоку, но какое там – плот не сдвинулся и на сантиметр.

– Берись сзади вместе с Трилле, – скомандовала Лена. – И толкай изо всех сил!

Биргитта деликатно подпихивала плот рядом со мной.

– А ну, ребята, навались! Пошевеливайтесь, хватит языком чесать! – покрикивала Лена.

Я злобно стрельнул в нее глазами. Злость пришлась кстати. Она добавила сил и мне, и Лене, и плот сдвинулся с места.

Почувствовав под собой воду, плот лег на нее, оторвался от земли и теперь легко и тихо покачивался на воде. Мы осторожно, один за другим, залезли на него.

Несколько секунд все шло отлично, но вот плот стал крениться. Я отполз в сторону, чтобы перераспределить вес, а то кильнемся.

– Help![13] – шепнула Биргитта и схватилась за мачту.

Сначала меж деревяшками запузырилась вода, потом она просочилась наверх, потом беспощадно облепила наши ноги, а уж потом плот с тихим вздохом опустился на песчаное дно.

И вот стоим мы, такие красавцы, по пояс в воде. А из воды торчат полмачты и парус, который стал большой акварелью.

– Троих не выдержал, – процедила Лена сквозь зубы.

И тут с суши донесся хохот.

Если у меня развалился карточный домик или потонул плот, Магнус тут как тут. Прямо дух несчастья. Мне кажется, я ни разу не расквасил носа на велосипеде, чтоб он этого не увидел.

Теперь он привалился к стене сарая, чтобы не упасть от смеха, и хлопал себя по ляжкам.

– Только не говорите мне, что это плот! Только не говорите, а то помру, пожалейте! – надрывался он, задыхаясь от хохота.

Лена спрыгнула с плота. Наше плавсредство отлепилось от дна и всплыло почти на поверхность.

– Ты что, лук пареный, не видишь?! Это подводная лодка! – закричала она.

Магнус зашелся в хохоте, аж дышать перестал.

Разве так нормально, думал я. Парню скоро пятнадцать, а ему нечем заняться, кроме как потешаться над младшим братом. Я смущенно покосился на Биргитту.

– Клянусь, – процедила Лена сквозь зубы. – Клянусь, что завтра к восходу солнца этот плот поплывет с нужной дуракоустойчивостью, и мы будем на полпути к городу.

Если Лена в чем поклялась, так тому и быть. Весь вечер мы в сарае доделывали плот. Биргитта ушла домой.

– Он бы и двоих не выдержал, – сказал я, когда мы сумели-таки перевернуть плот и клепали к нему еще один слой изопора.

Лена ничего не ответила, но со всей силы саданула молотком, и я тихо порадовался, что я не гвоздь.

Когда после дня в сарае я вернулся домой со звенящей неразберихой в голове, родные стены встретили меня привычной симфонией. Мама с Миндой ругались так, что только клочки по закоулочкам (Минду не отпускали поехать, куда она собралась), Крёлле дудела на блокфлейте, Магнус в наушниках развалился на стуле и заржал при моем появлении.

Я вышмыгнул за дверь, чтобы спуститься к деду. У него в квартире какая-то другая планета. Слышно, как мяукает кот и как тикают часы. А моя семья глухо шумит где-то вдали, как прибой.

Но сегодня и у деда было шумно. Я застыл на середине лестницы, услышав сердитый папин голос.

– Да пойми ты, башка твоя упрямая, комбинезон тебя доконает! – кричал папа.

– Ну-у… – ответил дед.

– Оставь свое «ну-у», мы за тебя волнуемся!

– Ну-у, хорошо живете, если вам больше волноваться не о чем.

Я тихо, как мышка, стоял на лестнице, чтоб они меня не услышали.

– У меня полон дом полоумных тинейджеров, но ты хуже всех! – кричал папа. – А тебе семьдесят восемь!

– Вот именно, – ответил дед. – В семьдесят восемь лет человек достаточно взрослый, чтобы решать самому. Посторонись, малыш.

Я слышал, что папа сердито ходит по комнате, а дед гремит в мойке посудой.

– Папа… – начал папа снова, теперь мягче.

Но дед отправил его.

– Все, Рейдар, иди наверх. У меня цветы вянут от твоего крика.

Папа прогромыхал мимо меня, громко топая. Со мной он даже не поздоровался.

– Вы поссорились? – спросил я деда с тревогой, спустившись вниз.

– Ну-у, – ответил дед. – Твой папа хочет, чтобы я выходил в море в гидрокостюме.

Дед сердито тер тряпкой кухонный столик.

– Я всю жизнь хожу в море в комбинезоне. И не собираюсь наряжаться на собственном «Тролле» в костюм космонавта, рыб смешить.

– Но…

– Нашли о ком беспокоиться, тоже мне. Старика-то чего так беречь?

– Знаешь, я тоже не хочу, чтобы ты утонул.

– Трилле, я не утону. Я сам о себе позабочусь. Я всю жизнь это делаю.

Он кинул тряпку в мойку и достал печенье.

– Стоит мне согласиться на гидрокостюм, твой папа потребует надевать сверху спасательный жилет. А когда я надену жилет, он притащит нарукавники. И когда я облачусь во все это и еще наверняка какую-нибудь фиговину на ноги, твой папа скажет, что мне вообще не надо больше ходить в море. А без этого я помру.

Я представил себе деда в костюме, жилете и нарукавниках. На берегу.

– Папа разве не знает, что ты сам справишься?

Дед забарабанил пальцами по столу, как будто раздражение после ссоры искало выход.

– Он всегда боится, что со мной что-нибудь случится.

– Почему?

Дед вздохнул.

– Ингер мы похоронили, один я у них остался.

Это он снова заговорил о бабушке. Я представил себе остров и маяк и понял вдруг, что хочу задать много вопросов. Но с чего начать?

– Она была кудрявая? – спросил я в конце концов.

Дед посмотрел на меня с удивлением и засмеялся.

– Кудрявая? Нет. Но она была единственная девушка с короткими волосами. Состригла их – и все. Представляешь?.. А ты чем сегодня занимался? Пахнет секретным делом?