Кульминация извергается стремительно. Пробка, даже нигде не встать: тут моют отбойники, там разъяренные водители грузовиков матерятся так, что ощущаешь их волны гнева. Звонит мама, пишет смс подруга. А телефон сломался и вырубается каждые пять минут после того, как Богдан сбросил его со стола 150 раз.

– Мам, а меня вырвало? Мам, а почему меня вырвало?

И тут справа, буквально обтирая ремонтное ограждение, протискивается чистенькая черная BMW, а в ней юнец с пушком вместо бороды, который чувствует себя Аполлоном. Самопальный Аполлон опускает стекло, подмигивает изо всех сил. Игнор женщины за рулем его раззадоривает. Нина не может скрыть нервную улыбку. Он все же чересчур юн для «встречи судьбы». «Увидел бы малец, что у меня в машине на заднем сиденье творится, гарантировано стал бы чайлдфри до седых мудей». Он расценивает ее улыбку как знак и становится еще активней. А Нина просто смотрит в небо.

В небе облачка. Такие беспечные «ля-ля-ля», как овечки пасутся на голубом лужочке. Им совершенно не до наших проблем. Они на своей волне.

– Мам, меня опять вырвало? Мам, а почему опять меня вырвало? Мам, я хочу картошку фри. А ты меня переоденешь? А паспорт мы постираем и он снова будет чистым?

– Мам, а скоро мы приедем?

– Мам, когда приедем?

– Мы уже подъезжаем?

В зале было шумно – двое аниматоров в костюме фиксиков развлекали толпу детей. Если по-честному, то про толпу преувеличение – всего шесть мальчиков и девочек от 3 до 6 лет, но шума и хаоса от них было как от армии. Дети трансформируют нашу жизнь иногда до неузнаваемости. До таких масштабов, что уже невозможно узнать даже себя. Дети меняют пространства, перепрописывают значения мест. Когда‑то сад «Эрмитаж» был точкой, где происходили разные шальные события молодости. «Парижская жизнь» с богемными сходками и концертами любимой Богушевской, после которых часто велись философско-романтические беседы с незнакомцами, а в завершение – поцелуи с совершенно посторонним человеком на лавочке сада. Здесь был модный и порочный клуб «Дягилев», куда пускали только самых крутых ночных тусовщиков, не богему, а узкую прослойку крутых и безмозглых. Но туда так и не довелось попасть, потому что страх оказаться недостаточно крутым, недостаточно модно одетым, недостаточно красивым, этот страх, подкрепленный презрением ко всем безмозглым, оказался сильнее любопытства. Потом «Дягилев» сгорел и целый год черным пятном напоминал о тлене всего безмозгло крутого.

Еще здесь работала китайская чайная, с маленькими комнатками, где нужно сидеть на полу и пить только чай. С чаем надо было познакомиться – нюхать из специальной посудины, а потом пить и заваривать его снова и снова из термоса. Там обычно случались важные сокровенные разговоры. А может, эта чайная до сих пор есть? Но все это уже не имело значения, потому что сад «Эрмитаж» перепрограммирован, на нем теперь приклеен новый лейбл – ДЕТИ.

В детях изначально заложена мощь, они как воины хаоса стремятся победить порядок мироустройства. Как санитары леса, дети убирают отмирающее прошлое даже из привычных переживаний. Как и сама вселенная стремится к хаосу, так и эти микрокосмосы – дети крушат жалкий порядок, созданный новорощенными взрослыми.

Малыши оглушительно верещали и носились по залу. Родители стояли вдоль стен, на их лицах чувство ужаса и чувство любви поочередно выступали на первый план. Богдан присоединился к детской банде. Аниматоры в костюмах фиксиков старались обуздать дикарей.

– Кто со мной – надувать мыльные пузыри? – истерично-весело спросил фиксик и метнулся к цветному мешку с реквизитом. Его помощница уже расстелила брезентовое покрытие на полу, достала плоские посудины и налила в них мыло из специальных канистр. Фиксик включил небольшую машинку, из которой тут же полетели непрерывной очередью мыльные пузыри. Дети начали охотиться за пузырями, лопать их ногами, ловить руками и пытаться посадить себе на язык.

– Трибли, трабли, бум! – завопил истошно фиксик. Очевидно, ему казалось, чем он громче кричит, тем больший вес приобретает в глазах детей. Ах если бы все так было просто… Тогда фиксик поймал самого маленького мальчика (им как раз оказался Богдан) и сделал так, что Богдан на пару секунд оказался внутри гигантского мыльного пузыря. Какое‑то время малыш стоял в пузыре будто в волшебном коконе, с восторгом рассматривая мир через блестящую пленку. Попробовал потрогать пузырь пальцем, но он тут же лопнул мелкими брызгами. Богдан замер, словно колебался и выбирал, как к этому отнестись: испугаться и зарыдать или, может быть, что‑то другое почувствовать? И Богдан прибежал к маме обняться. Нина обхватила его крепко-крепко, любимого своего малыша. Какой же он у нее чуткий, добрый, нежный и ранимый, думала она. Нина сжимала Богдана в объятьях, гладила спинку своей такой огромной ладонью.

– Не бойся, малыш, это всего лишь мыльные пузыри, это весело. Это не страшно. Сначала они такие красивые и блестящие, а потом всегда лопаются.

– Настоящее волшебство?

– Да, сынок, как настоящее волшебство. А потом хлоп – и превращаются в несколько капель мыльной воды.

Богдан прижался к маме. Он не хотел, чтобы было так.

– А когда я вырасту, я придумаю такие мыльные пузыри, которые никогда не лопнут. И у меня будет самый большой и самый красивый мыльный пузырь.

– Конечно, сынок. Обязательно придумаешь.

Фиксики поочередно «сажали» детей в пузыри, дети хохотали, фотограф пытался поймать хороший кадр, девочка-фиксик раскладывала аквагрим на небольшом столике рядом.

Наконец‑то появилась Катя – мама именинницы. И пригласила всех взрослых к столу, накрытому в бомбоубежище, то есть в отдельной от детских игр комнате, оборудованной стеклянной перегородкой, сквозь которую видно, как развиваются события у фиксиков. Девочки очень быстро стали с кошачьими мордочками, мальчики отрастили усы и обзавелись пиратскими повязками, а Богдан стал тигром. Фиксик достал лед, от которого стелился густой пар.

Родители рассаживались за стол. Из всех взрослых Нина знала только Катю – свою подругу. Гости представились друг другу, но Нина не запомнила ни одного имени. Две семейные пары, одна любопытнее другой, и еще женщина. Родители общались между собой – они явно были знакомы, но не близко. Их дети вместе с дочкой Кати ходили на занятия для малышей. Ездили раз в неделю в клуб, который находился в саду «Эрмитаж» и был популярен среди прогрессивных родителей. Кате и Софии (дочери Кати) очень нравились занятия. В клубе показывали домашние спектакли, мастерили из бумаги, желудей и каштанов, устраивали развивающие занятия по мотивам популярных педагогических методик: Монтессори, Доман, Вальдорфский подход, песенки Железновой и произвольные вариации всего этого. Были даже занятия по детскому фитнесу и беби-йоге.

Столько всего можно делать со своими детьми, если живешь в Москве! Столько всего надо знать, чтобы прослыть внимательным современным родителем… И лучше, конечно, ездить в центр города, потому что в центре все более качественное. Так считалось. Один знакомый Нины каждую субботу водил свою дочь в ГУМ на занятия по английскому языку. Что поделать: живешь в таком городе – приходится соответствовать. Нина вздохнула. Она сильно сомневалась в пользе раннего развития. Раньше, со старшей дочкой, она была приверженцем таких занятий, но со временем разочаровалась. Снова вспомнила Алину. Алина совсем таяла и как будто заболела бешенством, кидалась на Нину, если у нее спросить не о том, о чем можно спрашивать. Нина почувствовала, как тяжелый шершавый комок застрял где‑то между горлом и сердцем. Ей совершенно не с кем поговорить об Алине.