Черник пожал плечами.

– Он сказал, что ты положил глаз на его дочь и на его земли еще в первый раз, когда приехал сюда. Он сказал, что ты несколько раз выказывал себя предателем еще до того, как вы познакомились. Он сказал, что ты сражался в Кёльне с Темной Империей, а потом перешел на сторону этих тварей и, по слухам, даже сам убил собственного отца. А потом ты пошел против Империи, решив, что теперь достаточно силен, однако гранбретанцы тебя победили, заковали в цепи из золоченого железа и отвезли в Лондру, где ты, в обмен на жизнь, согласился помогать им, строя козни против графа Брасса. Из Лондры ты отправился в Камарг и тут решил, что легче будет снова предать нынешних хозяев. Так ты и сделал. Потом ты использовал друзей – графа Брасса, Оладана, Боженталя и Д’Аверка – в борьбе с Империей, а когда они перестали быть тебе полезными, ты устроил так, чтобы они погибли в битве за Лондру.

– Убедительная история, – угрюмо заметил Хоукмун. – Вполне согласуется с фактами, только оставляет в стороне те подробности, которые оправдывают мои поступки. Ловкая подтасовка, ничего не скажешь.

– Ты хочешь сказать, что граф Брасс лжет?

– Я хочу сказать, что тот, кого ты видел на болоте, – призрак он там или человек – не граф Брасс. Я знаю, что говорю правду, Черник, потому что на моей совести нет предательства. Граф Брасс знает правду. Так с чего бы ему лгать после смерти?

– Я знаю графа Брасса, и я знаю тебя. Я знаю, что граф Брасс не стал бы лгать об этом. Да, он был хитрым дипломатом, это всем известно. Но друзьям он говорил только правду.

– Значит, тот, кого ты видел, не граф Брасс.

– Тот, кого я видел, граф Брасс. Его призрак. Граф Брасс, каким он был, когда я скакал рядом с ним, держа его знамя, когда мы в Италии выступали против Лиги Восьмерых, за два года до того, как прибыли в Камарг. Я знаю графа Брасса…

Хоукмун нахмурился.

– И что же он сообщил тебе?

– Что он ждет тебя на болотах каждую ночь, чтобы отомстить.

Хоукмун сделал глубокий вдох. Поправил перевязь с мечом.

– В таком случае отправлюсь к нему сегодня же.

Черник посмотрел на Хоукмуна с интересом.

– И ты не боишься?

– Нет. Я знаю, что тот, кого ты видел, не может быть графом Брассом. С чего бы мне бояться самозванца?

– А может, ты не помнишь, как предал его? – с сомнением предположил Черник. – Может, всё это сделал тот камень, который был у тебя во лбу? Вдруг это Черный Камень заставил тебя совершить всё это, а когда его вынули, ты просто забыл всё, что успел натворить?

Хоукмун слабо усмехнулся Чернику.

– Спасибо за предположение, Черник. Но я сомневаюсь, что Черный Камень до такой степени подчинил меня. Его действие заключалось несколько в ином. – Он нахмурился. На мгновенье задумался: а вдруг Черник прав? Какой кошмар, если всё было именно так… Но нет, не может быть, чтобы это оказалось правдой. Иссельда непременно узнала бы всё, как бы он ни старался скрыть. Иссельда ведь уверена, что он не предатель.

Однако кто-то бродит по болотам, пытаясь настроить против него народ Камарга, и он обязан разобраться с этим раз и навсегда – он заставит этого призрака рассказать людям вроде Черника, что никогда никого не предавал.

Чернику он больше ничего не сказал, вышел из трактира, сел на тяжелого черного жеребца и развернул его в сторону городских ворот.

Хоукмун выехал на залитые лунным светом болота, прислушиваясь к первым далеким завываниям мистраля, ощущая на щеках его ледяное дыханье, глядя, как подергиваются рябью поверхности лагун, как камыш пускается в пляс, предвкушая, что через несколько дней ветер войдет в полную силу.

Хоукмун снова позволил коню самому выбирать направление, потому что животное знает болота лучше. А сам он между тем вглядывался в сумрак, озираясь по сторонам, – высматривал призрака.

Над болотами звучал концерт: бульканье и шуршанье, покашливание, тявканье и уханье – это ночные животные занимались своими делами. Иногда какой-нибудь крупный зверь нечаянно выдвигался из темноты навстречу Хоукмуну и тут же исчезал, поняв свою оплошность. По временам от какого-нибудь бочага доносился громкий всплеск, когда филин-рыболов хватал добычу. Однако герцог Кёльнский, углубляясь в болота всё дальше и дальше, так и не увидел ни одного человека: ни живого, ни призрака.

Дориан Хоукмун пребывал в смятении. Он злился. Он-то всё время мечтал о размеренной, простой, тихой жизни. Единственные проблемы, которые представлялись ему вероятными, были связаны с разведением скота и урожаем, а еще с подрастающими детьми.

И вот надо было возникнуть этой проклятой загадке. Даже угроза близкой войны не обеспокоила бы его так сильно. Война, пусть даже с Темной Империей, представлялась совсем простой штукой по сравнению с этим. Если бы он увидел барражирующие в небе орнитоптеры Гранбретани, если бы на горизонте появилась армия в звериных масках и на диковинных повозках, со всей прочей причудливой амуницией Темной Империи, он знал бы, что делать. Или если бы его призвал Рунный посох, он знал бы, как поступить.

Но это нечто невидимое. Как ему бороться со слухами, с привидениями, когда старые друзья вдруг ополчились на него?

Его рогатый жеребец всё дальше топал по тропе, ведущей через болота. По-прежнему вокруг не было никого, кроме самого Хоукмуна. Он начал уставать, поскольку встал утром раньше обычного, готовясь к празднику, и стал подозревать, что никого не найдет, что Чернику и всем прочим это все-таки пригрезилось. Он улыбнулся про себя. Какой же он дурак, что всерьез воспринял болтовню пьяницы.

И конечно же. призрак появился именно в этот момент. Он сидел на безрогом боевом коне бурой масти, покрытом попоной из красноватого шелка. Доспех сверкал в лунном свете, как будто отлитый из тяжелой меди. Начищенный медный шлем выглядел просто и практично, как и начищенный медный нагрудник, и поножи. С головы до ног фигура была упакована в медь, перчатки и сапоги сделаны из кожи, но укреплены медными кольцами. Ремень заменяла медная цепь, соединенная огромной медной пряжкой, и на ней висели медные ножны, хотя в ножнах явно покоилась не медь, но добрая сталь. Палаш. И еще лицо: золотисто-карие глаза, сурово и пристально глядящие, густые рыжие усы, рыжие брови и бронзовый загар.

Это мог быть только он.

– Граф Брасс! – выдохнул Хоукмун. А потом он закрыл рот и принялся рассматривать человека, потому что видел своими глазами, как граф Брасс погиб на поле боя.

В этом человеке было нечто иное, и Хоукмун довольно быстро понял, что Черник говорил чистую правду, уверяя, что это тот самый граф Брасс, с которым он сражался бок о бок при форсировании Днепра. Этот граф Брасс выглядел на двадцать лет моложе того, с которым Хоукмун познакомился семь или восемь лет назад, впервые оказавшись в Камарге.