десятника, двое других прижались к стенам.

— Не понял, — удивился сотник.

— Фёдор Петрович, — ответил дрожащим голосом тот, кто спрятался за спиной десятника, — это он.

— Кто он? Разбойник, грабитель, негодяй и душегуб? — лицо и голос сотника стали суровыми, — Потапыч, я тебя лично разжалую, что за бардак?

— А я своим ребятам верю! — десятник вытянулся по струнке, — Я же говорил — мутный он какой-то.

— Не бражка я, чтобы мутным быть, — проворчал Алексей, — каков десятник, таковы и солдаты.

— Ах, ты! — Потапыч стал пунцовым, даже уши запылали, — Господин сотник, разрешите проверить подозреваемого!

— Разрешаю, — неожиданно улыбнулся Фёдор Петрович, встал и указал на дверь, — все на плац.

Из казарм болтающихся без дела воинов быстренько выгнали наружу, да они и сами вышли бы поглазеть на бесплатное развлечение. Затем их построили на плацу в каре, внутри которого оказался Алексей. Набежало около роты.

— Сейчас они, — сотник указал на троицу, с которой участковый столкнулся на рынке, — покажут свой героизм, а ты — свой.

— Это предложение? — уточнил младший лейтенант.

— Да, — кивнул Фёдор Петрович, — но будет лучше, если ты с ним согласишься.

— Что можно показывать в героизме?

Вопрос сотнику не очень понравился, он хмыкнул и веско произнёс:

— Никто никому ничего не ломает. Лечить постороннего будете за свой счёт. Всем понятно?

В ответ рявкнула не только троица, но и вся рота.

— Начинайте! — скомандовал Фёдор Петрович.

Из-за роста и ширины плеч Алексея Поповича призвали в спецвойска. Только он так и не узнал, что за войска такие. Сначала его год мариновали в учебке, где каждый день проходили занятия по рукопашному бою и боевому самбо. Затем предложили выбор, или в спецвойска, про которые узнаешь только тогда, когда попадёшь в них, или дослуживать в обычную морскую пехоту.

Вдруг выяснилось, что документы Поповича не совсем в порядке. Куда только канцелярия смотрела. Пришлось делать запросы заново и ждать ответы. Ещё полгода пролетело, словно весенний ветерок. А там уже нужно было ждать новый призыв и только вместе с ним пылить через всю страну во Владивосток. Не пошлют же сержанта одного. И ни о каких спецвойсках речь больше не шла. Только морская пехота.

Уже по прибытию к месту службы где-то через месяц Алексея настиг дембель. Разумеется, перед ним Поповичу пришлось подписать кучу бумажек о неразглашении. Хотя ничего секретного за эти два года он так и не увидел.

В учебке он провёл один год и десять месяцев. И всё это время он ни разу не пропустил ни одного занятия по рукопашке и самбо.

Бесконечные захваты и выходы из захватов. Причём выходы на заломы рук, ног и прямые удары в корпус и голову. Каждый день по четыре-пять часов. Утром и вечером. Движения доведены до автоматизма.

Полгода изучается только защита. Затем к ней добавляется нападение. Конечно, год и десять месяцев — это очень мало, но ростовским дружинникам хватило выше крыши.

С одной стороны, троица уже знала, что им следует опасаться Алексея, с другой — нельзя было ударить в грязь лицом перед своей дружиной.

Ребята полезли нахрапом и в два счёта оказались на земле. Уложенные бережно, нежно, но неотвратимо. И так несколько раз подряд.

— Фёдор Петрович, разрешите мне, — раздались многочисленные голоса из строя.

Сотник приказал троице привести себя в порядок и скомандовал одному из просящих. С ним Алексей расправился одной левой. В буквальном смысле.

Сотник предложил участковому бой ещё с одной троицей, покрепче остальных. Но и тут Алексей не оплошал. Чуть тяжелее было, но справился.

Наконец, Фёдор Петрович отмахнулся от остальных просьб:

— На сегодня хватит.

— А что, можно будет завтра продолжить? — тут же раздались голоса.

— Нет, самостоятельные занятия, — отрезал сотник и посмотрел куда-то вверх.

Алексей повернул голову, проследил за его взглядом, и увидел, что к забору гарнизона примыкает высокий терем. На балконе второго этажа там стоял мужчина и смотрел на них.

— Тебя зовут в гости, — негромко произнёс сотник.

— Это предложение?

— Разумеется, — усмехнулся Фёдор Петрович.

Затем сотник проводил Алексея к терему, покрашенному в зелёный цвет, с большими расписными окнами, посеребрённым крыльцом и витой лестницей сбоку. Молодой человек даже разглядел ситцевые занавески с красными птичками.

Надо же, удивился участковый, такое красивое строение и пристроено вплотную к военному гарнизону. Как они тут живут?

На лестнице младшего лейтенанта поджидала девушка в красном сарафане, с головным убором, напоминающем тоненькую диадему, с бело-персиковым платком на плечах.

При виде её Алексей опять чуть не запнулся, едва удержавшись на ногах. Девушка безумно ему понравилась, поэтому он опустил голову, чтобы глаза не выдали его и заодно он снова позорно не свалился на ступеньках.

Девушка, как назло, ласково и нежно улыбнулась и мягко произнесла:

— За мной, пожалуйста.

Для младшего лейтенанта девичий голос прозвучал, словно самая лучшая симфония столетия. Алексей аж задохнулся. Столь прекрасные звуки ему не доводилось слышать ранее никогда. И что за звуки такие? Простой человеческий голос. Неужели это любовь? Или только наваждение?

Образ инспектора паспортного стола испарился, затухая вдали.

Девушка шагала коротко, но быстро. Проведя участкового боковым коридором на второй этаж, она открыла ему дверь и жестом пригласила внутрь. Сама же, к огромному облегчению Алексея, ушла.

Участковый оказался в кабинете военачальника. Географические карты вперемешку с военными на огромном столе, коллекция сабель и мечей на стене, портреты бравых офицеров и даже походный миниатюрный комплект для распития алкоголя. Если бы младший лейтенант не видел подобный в учебке, у майора, ни за что бы не догадался.

— Присаживайся, — хозяин кабинета, тот самый мужчина, который стоял на балконе и смотрел на боевое шоу в исполнении участкового, указал на два кресла возле окна, — меня зовут Василий Тёмный, я князь.

— Великий князь? — не поверил своим ушам Попович.

Брови Василия высоко взлетели, однако тут же опали, он усмехнулся и негромко хмыкнул:

— За такую крамолу вырывают язык без всяких раздумий. Тебя спасает только то, что ты из Гореловки и, поди, ничего про Ростов не знаешь. Звать-то тебя как, деревенщина?

— Алексей Попович.

— Лёшка, значит. Я князь, да не тот, не великий. И называть кого-то великим, кроме нашего светлейшего Михаила Ивановича — крамола знатная, подлежащая немедленной казни.

Младший лейтенант насупился. Чёрт возьми, он советский офицер и все князья ему глубоко по барабану.

— Да не хмурься, не хмурься, всё мне про тебя Фёдор Петрович поведал. Ты и правда, что ль, решил кошельки возвращать?

— А что тут такого? Мне чужого не надо, — пожал плечами Алексей, — я так воспитан.

— И всегда такой