Когда Габи отправлялась в Италию, дом Колье-ров уже сильно нуждался в ремонте. По возвращении она нашла его в полном запустении. Несмотря на то что большинство старых особняков на острове подвергались реконструкции и перепродавались по баснословным ценам, трехэтажная — включая мавританскую башню — испанская гасиенда Ко-льеров по-прежнему стояла, утопая в раскинувшемся на двух акрах заросшем тропическом саду. Ее окружали высокие лепные стены, практически полностью скрывавшие ее от глаз прохожих.

Габи уже не помнила, каким душным может быть старый дом в августе и сентябре. Спальни на втором этаже проектировались с окнами, выходящими на залив, что позволяло ночному бризу проникать в помещения, но на первом этаже единственным более или менее прохладным местом была веранда со старомодным вентиляционным устройством, обращенным на заднюю лужайку и лодочную пристань в водах Бискайнского залива.

В девять часов вечера поверхность окутанного безмолвной тьмой залива была гладка, как зеркало, хотя над северным Майами поднималось черное пятно грозовых туч. Время от времени раздавались глухие раскаты грома, но шторм был слишком далеко, и не чувствовалось ни малейшего дуновения ветерка.

Жаннет Кольер подняла старый хромированный шейкер, стоявший под рукой, наполнила стакан коктейлем и сделала неуверенный глоток.

— Не могу заставить себя поесть, — пожаловалась она, — когда стоит такая жара. Мне наверняка только станет плохо, если я сейчас что-нибудь проглочу.

Габи взглянула на салат и спагетти с грибным соусом. Что ж, эти наскоро приготовленные блюда нельзя назвать шедевром ее кулинарного искусства, но у нее не было выбора: позвонил Додд Брикел и сообщил, что приедет к обеду.

— Тебе не надо принуждать себя есть, мама, — откликнулась она с не свойственным ей терпением.

Жаннет порывисто вздохнула.

— Боже, все совсем не так, как прежде, правда?

Эту жалобу Габи уже не раз слышала. Хорошо был знаком ей и жест, с которым мать отодвинула от себя тарелку. На Жаннет было просторное пурпурное платье, кое-где испачканное косметикой. Нерасчесанные волосы, прежде золотистые, а теперь сильно поседевшие, крепились на затылке гребешками из панциря мексиканской черепахи — памятью о давнишней поездке в Акапулько.

— Додд, дорогой, — обратилась она к мужчине, сидевшему напротив, — помнишь вечеринки, которые мы здесь устраивали? Помнишь, как сюда приглашали до сотни гостей? И все обычно выходили танцевать на заднюю лужайку.

Габи передала Додду серебряную хлебницу.

— Додд не помнит, мама. — Слава Богу, что Додд является старинным другом семьи и ей не надо притворяться, что на аппетит Жаннет неблагоприятно повлияла жара, а не многодневный запой. — Все твои вечеринки проходили в пятидесятых годах, — напомнила Габи. — Нас с Доддом тогда еще не было на свете.

Говоря это, Габи наблюдала, как Додд подкладывает себе еще спагетти. Он по-прежнему ел, как центральный защитник «Дельфинов» из Майами, которым был в годы юности, а не преуспевающий адвокат, которым стал теперь. По настоянию Габи, Додд снял пиджак и развязал галстук, но даже после этого на его сшитой на заказ рубашке, липнувшей к телу, проступали темные пятна пота.

— Он наверняка помнит, — громко произнесла мать Габи, не обращая внимания на реплику дочери. — Люди прямо из кожи вон лезли, чтобы получить приглашение на наши приемы. Бывало, у нас играл оркестр Эдди Дучина. Но… уфф, — она подавила приступ отрыжки, — обычно выступал Мейер Дэвис и его оркестр. Да, так всегда и писали в газетах. «Мейер Дэвис и его оркестр».

Габи отвела взгляд. Ее смущало, что мать принялась разглагольствовать о былой расточительности Кольеров, когда Додд явился на обед, чтобы обсудить их нынешнее катастрофическое финансовое положение.

— Ни один прием в Майами, — с ударением продолжала Жаннет, — не мог в те дни обойтись без Мейера Дэвиса и его оркестра. Если вы, конечно, хотели иметь у себя не кого попало, а сливки общества!

Из-под стола раздался громкий стон Юпитера, старого лабрадора Кольеров. Габи увидела, что Додд еле сдерживается от смеха. Она свирепо посмотрела на него. Ничего смешного. Все вечера напролет выслушивая Жаннет, Габи сама была готова стенать в голос.

Жаннет вновь наполнила свой стакан.

— А теперь мы чертовски бедны, — всхлипнула она, глядя на засохшую оливку на дне стакана. — У нас даже нет денег, чтобы привести в порядок кондиционеры.

— Мама, пожалуйста. — Габи отложила вилку и на секунду в изнеможении закрыла глаза. После на редкость трудного рабочего дня она заслуживала нечто большее, чем выслушивать обычные пьяные жалобы своей матери.

Вернувшись днем в офис «Таймс джорнэл», она мучительно долго писала статью о демонстрации мод. Описать эпизод с накачавшейся наркотиками моделью, свалившейся в пруд, оказалось труднее, чем она могла предположить. Когда Габи наконец закончила первый вариант, редактор Джек Карти задержал ее еще на полтора часа для переработки материала. Эпитет «никудышный» он не употреблял, но Габи чувствовала, что сейчас именно это слово вертится у него на языке.

К счастью, репортаж спасли фотографии Крис-сет. Джек просмотрел снимки незадачливой рыжеволосой манекенщицы и ее «спасителя» — шикарного типа в белом костюме и неожиданно решил поместить статью на первую полосу воскресного, выпуска светской хроники. Габи до сих пор не могла оправиться от изумления.

— Жаль, твой отец так и не установил в доме центральную систему кондиционирования, — произнес Додд. — А он часто поговаривал об этом.

В тот год, когда Пол Кольер задумал установку кондиционеров, он вдруг загорелся приобрести громадную яхту, забыв обо всем другом. На следующий год деньги пошли на переустройство пристани для непомерно дорогого судна и на расширение веранды для проведения еще более многолюдных и шикарных приемов.

Габи подняла глаза на стену за спиной Додда Брикела, увешанную снимками в рамочках, включая тот, знаменитый, что попал на обложку августовского выпуска журнала «Таймс». Элегантная любимица завсегдатаев светских приемов, миссис Пол Астон Кольер позировала на задней веранде своего фешенебельного особняка на Палм-Айленд. Тридцать с лишним лет назад Жаннет была восхитительна, золотистое шифоновое платье удивительно шло к ее рыжеватым волосам. Она и тогда уже порядком выпивала, но разрушительное воздействие алкоголя еще не было заметно.

Над обложкой «Таймс» висел большой снимок Пола Кольера на площадке для игры в поло на Палм-Бич. Стройный, красивый, полный энергии молодой человек обнимал за плечо Уинстона Рокфеллера. Были там фотографии Пола Кольера с Сонни Уитни на ипподроме в Хайели, с Бетти Грэбл в спортивной машине на Палм-Спрингс, наконец, с сенатором Джеком Кеннеди на яхте в Кейп-Код. Во всей богатой коллекции фотоснимков, развешанных по всему первому этажу старого дома Кольеров, лишь на двух-трех была изображена маленькая, тихая и одинокая малышка Габриэль, дочь четы Кольеров, имевшая не слишком лестное прозвище «Мышка».

В гостиной коллекция продолжалась серией снимков эстрадных артистов Майами-Бич, позднее ставших мировыми знаменитостями: молодые Дин Мартин и Джерри Льюис, работавшие тогда в комедийной труппе; Артур Годфри и Джеки Глисон, чьими именами теперь названы улицы их любимого Майами-Бич; а под изображением Годфри с Глисоном красовался снимок поющих сестер Макгир вместе с их близким другом, местной знаменитостью и известным крестным отцом мафии Сэмом Джанкана.