Немигающие звезды над головой светили тоже спокойно и ровно.Миллионы миров и солнц. Головокружительные созвездия, холодное пламя всехпервозданных оттенков. Пока он смотрел, темно-лиловое небо сделалось черным.Прочертив огненную дугу над Старой Матерью, во тьме мелькнул и погас метеор.Огонь костра отбрасывал в ночь причудливые тени. Бес-трава медленно выгорала,создавая новый узор — не идеограмму, а простенькое перекрестье линий,навевающее смутный ужас своей чуждой бессмыслице определенностью. Стрелоквыкладывал траву для кострища, не думая о каких-то художествах. Главное, чтобыхорошо горело. Но узор все-таки получился. Он рассказывал о черном и белом. Очеловеке, который подправил бы перекосившуюся картину в незнакомом гостиничномномере. Костер горел медленным, ровным пламенем, и фантомы плясали в его раскаленнойсердцевине. Стрелок их не видел. Он спал. Два узора, плоды искусства и ремесла,слились воедино. Ветер стонал, словно ведьма, чье нутро разъедает рак. Егокапризные порывы то и дело подхватывали дурманящий дым и, кружась, овевалистрелка. Так что он все же вдыхал дурман. И дурман творил сны, как едвауловимое раздражение творит жемчужину в устричной раковине. Иной раз стрелокстонал вместе с ветром. Но звезды были равнодушны к его тяжким стонам, как ониравнодушны к войнам, распятиям и воскресениям. И в этом тоже была своя горькаяпривлекательность.

Он спустился с последнего из предгорий, ведя за собой мула,чьи глаза, выпученные от жара, были уже мертвы. Три недели назад он миновалпоследний городок, а потом был только заброшенный тракт, да еще изредкапопадались селения жителей приграничья — скопления хижин, покрытых дерном. Тоесть когда-то это были поселения, но они давно превратились в отдельные хутора,где обитали одни прокаженные и помешанные. Ему больше нравились полоумные. Одиниз них дал ему компас «Силва» из нержавеющей стали и попросил передать этуштуку Человеку Иисусу. Стрелок взял его с самым серьезным видом. Если онвстретит Его, он отдаст Ему компас. Вряд ли, конечно, он встретит Иисуса, новсякое в жизни бывает. Однажды он видел тахина — это был человек с головойворона — и окликнул его, но несчастный уродец сбежал, прокаркав что-то похожеена слова. Может быть, даже проклятия.

Последнюю хижину, где были люди, стрелок миновал пять днейназад, и он уже начал подозревать, что никаких хижин больше не будет, но,поднявшись на гребень последнего иссеченного ветром холма, увидел знакомуюнизкую крышу, покрытую дерном.

Поселенец — на удивление молодой человек с взлохмаченнымиволосами цвета спелой клубники, что свисали почти до пояса, — с неистовойстрастью пропалывал хилые кукурузные всходы. Мул издал жалобный хрип, поселенецвскинул голову; он взглянул на стрелка, словно прицелился. Оружия у него небыло. Во всяком случае, на виду. Поселенец поднял обе руки в небрежномприветствии, снова склонился над своей кукурузой на ближайшей к хижине грядке ипринялся вырывать и кидать через плечо бес-траву и зачахшие кукурузные стебли.Его длинные волосы развевались на ветру. Здесь ветер дул прямиком из пустыни,где нечему было его удержать.

Стрелок неспешно спустился с холма, ведя за собой мула,который вез бурдюки с водой. Он встал на краю кукурузной делянки, отхлебнулнемного воды, чтобы во рту появилась слюна, и сплюнул на засохшую землю.

— Доброй жатвы твоим посевам.

— И твоим тоже, — отозвался молодой поселенец. Когда онразогнулся, у него в спине что-то явственно хрустнуло. Он смотрел на стрелкабез страха. Его лицо — то есть та его малая часть, что просматривалась междукосмами и бородой, — было чистым, его не тронула гниль проказы, а глаза, развечто чуточку диковатые, казались глазами нормального человека. Не дурика. —Долгих дней и приятных ночей тебе, странник.

— Тебе того же вдвойне.

— Это вряд ли. — Поселенец коротко хохотнул. — У меня ничегонет, только бобы и кукуруза, — сказал он. — Кукуруза задаром, а за бобы надобудет чего-нибудь дать. Мне их приносит один мужик. Заходит сюда иногда, ноникогда не задерживается надолго. — Поселенец опять рассмеялся. — Боится духов.И еще — человека-птицу.

— Я его видел. Человека-птицу, я имею в виду. Он от меняубежал.

— Ага. Он заблудился. Говорит, что он ищет какое-то место.Называется Алгул Сьенто, только он иногда называет его Синим Небом илиНебесами. Я лично понятия не имею, где это. Ты не знаешь, случайно?

Стрелок покачал головой.

— Ладно… он не кусается и никому не мешает, так что хрен сним. А ты сам живой или мертвый?

— Живой, — отозвался стрелок. — Ты говоришь, как мэнни.

— Я был мэнни, но очень недолго. Быстро понял, что это недля меня; уж больно они компанейские, на мой взгляд, и вечно их тянет искатьдырки в мире.

"Это точно, — подумал стрелок. — Мэнни — великиепутешественники".

Еще мгновение они молча разглядывали друг друга, а потомпоселенец протянул стрелку руку.

— Меня зовут Браун.

Стрелок пожал его руку и назвал себя. И в этот момент тощийворон каркнул на крыше землянки. Поселенец ткнул пальцем в ту сторону:

— А это Золтан.

При звуке своего имени ворон еще раз каркнул и слетел скрыши прямо на голову Брауну, где и устроился, вцепившись обеими лапами вспутанную шевелюру.

— Драть тебя во все дыры, — отчетливо прокаркал ворон. — Итебя, и кобылу твою.

Стрелок дружелюбно кивнул.

— Бобы, бобы, нет музыкальней еды, — вдохновеннопродекламировал ворон, польщенный вниманием, — чем больше сожрешь, тем звончейперданешь.

— Это ты его учишь?

— Сдается мне, ничего больше он знать не хочет, — отозвалсяБраун. — Я как-то пытался его научить "Отче наш". — Он обвел взглядомбезликую твердь пустыни. — Но, сдается мне, Отче наш — не для этого края. Тыстрелок. Верно?

— Да. — Он сел на корточки и достал кисет с табаком. Золтанперелетел с головы Брауна на плечо стрелка.

— А я думал, стрелков больше нет.

— Есть, как видишь.

— Ты из Внутреннего мира?

Стрелок кивнул.

— Только я там давно не был.

— Там еще что-то осталось?

Стрелок не ответил и сделал такое лицо, что сразу сталопонятно: лучше не поднимать эту тему.

— Наверное, гонишься за тем, другим.

— Да, — ответил стрелок и тут же задал неизбежный вопрос: —Давно он тут проходил?

Браун пожал плечами.