— Нет музыкальней еды, — буркнул он.

— Слушай, а ты не думал его съесть? — спросил стрелок.

Поселенец рассмеялся.

— Животные, умеющие говорить… их не едят, — сказал он. —Птицы, ушастики-путаники, бобы-человеки. У них мясо жесткое.

После ужина стрелок предложил Брауну свой табак.

"Сейчас, — подумал стрелок. — Сейчас будутвопросы".

Но Браун не задавал никаких вопросов. Он молча курил табак,выращенный в Гарлане долгие годы назад, и смотрел на догорающие угольки. Вхижине стало заметно прохладнее.

— И не введи нас во искушение, — выдал Золтан. Неожиданно,как откровение.

Стрелок вздрогнул, как будто в него кто-то выстрелил. У неговдруг возникла уверенность, что все это иллюзия, наваждение. Что человек вчерном наслал на него свои чары и пытается что-то ему сказать. Посредствомтаких идиотских и бестолковых символов.

— Знаешь такой городок, Талл? — спросил он.

Браун кивнул.

— Заходил на пути сюда. И потом еще один раз, чтобы продатькукурузу и хлопнуть виски. В тот год тут был дождь. Минут пятнадцать, наверное,лил. Земля, веришь ли, словно раскрылась и поглотила всю воду. И уже через часснова стала сухой и белой. Как всегда. Но кукуруза… Боже мой, кукуруза! Быловидно, как она растет. Но это еще ничего. Ее было слышно, будто дождь дал ейголос. Хотя и безрадостный голос. Она как будто вздыхала и стонала, выбираясь из-подземли. — Он помолчал. — Зато уродилась на славу. Мне даже вроде как лишку было.Так что я взял и продал ее. Папаша Док предлагал, давай, мол, я продам, чеготебе-то таскаться. Но он бы меня обжулил. Вот я сам и пошел.

— Тебе там не понравилось?

— Нет.

— А меня там едва не убили, — сказал стрелок.

— Как так?

— Я убил человека, которого коснулась десница Божия. Толькоэто был не Бог. А тот человек, с кроликом в рукаве. Человек в черном.

— Он это специально подстроил. Заманил тебя в ловушку.

— Твоя правда, за правду — спасибо.

Они смотрели друг другу в глаза, сквозь полумрак. В этомзастывшем мгновении чувствовалась некая безысходная завершенность.

"Сейчас будут вопросы".

Но Браун по-прежнему не задавал никаких вопросов. Он мусолилсвою самокрутку, пока от нее не остался дымящийся чинарик, но когда стрелокпохлопал по кисету, предлагая еще, Браун только мотнул головой.

Золтан встрепенулся, собрался было высказаться, но смолчал.

— А можно, я расскажу? — спросил стрелок. — Вообще-то я неособенно разговорчивый, но…

— Иногда надо выговориться. Ты рассказывай, а я будуслушать.

Стрелок попытался подобрать слова, чтобы начать рассказ, ноне сумел ничего придумать.

— Мне надо отлить, — сказал он.

Браун кивнул.

— В кукурузу, ага?

— Ясное дело.

Он поднялся по лестнице и вышел в ночь. В небе мерцализвезды. Ветер бился, как пульс. Моча дрожащей струей пролилась на иссохшеекукурузное поле. Это он, человек в черном, заманил его сюда. Может быть, Брауни есть человек в черном. Может быть…

Он отогнал от себя эти мысли, тревожные и бесполезные. Онможет справиться с чем угодно, кроме одного: собственного безумия. Он вернулсяобратно в хижину.

— Ну что? Ты решил, наваждение я или нет? — спросил Браун.

Стрелок вздрогнул и на мгновение застыл на ступеньке. Потомнеторопливо сошел вниз и сел на свое прежнее место.

— Да вот, пока думаю. А ты наваждение?

— Если да, то я как-то не в курсе.

Ответ не сказать чтобы особенно утешительный, но стрелокрешил, что сойдет и так.

— Так я начал про Талл.

— Растет городок?

— Его больше нет. Я убил всех, — сказал стрелок, а про себядобавил: "А теперь я убью и тебя, хотя бы по той причине, что мне надовыспаться, а так мне придется приглядывать за тобой. Как-то не хочется спать в одинглаз". Как он до этого докатился? И зачем тогда гнаться за человеком вчерном, если он сам стал таким же, как его враг?

Браун сказал:

— Мне ничего от тебя не нужно, стрелок. Разве что вот: когдаты уйдешь, мне бы хотелось остаться на этом свете. Я не стану тебя умолятьсохранить мне жизнь, но это не значит, что мне неохота пожить еще.

Стрелок закрыл глаза. В голове все плыло.

— Скажи мне, кто ты, — хрипло выдавил он.

— Просто человек. Вполне безобидный и не желающий тебе зла.И если ты все еще хочешь рассказывать, я буду слушать.

Стрелок молчал.

— Ладно, я понял. Ты не успокоишься, пока я не попрошу тебярассказать, — сказал Браун. — Вот я и прошу. Ты мне расскажешь про Талл?

Теперь слова пришли сами. Стрелок даже сам поразился тому,как он легко подбирает слова. Он заговорил. Поначалу — какими-то вялыми,невыразительными рывками, но мало-помалу рассказ вылился в плавное, может быть,даже слегка монотонное повествование. В голове прояснилось. Его охватилокакое-то странное возбуждение. Говорил стрелок долго, до поздней ночи. Браунслушал не перебивая. И ворон тоже.

Он купил мула в Прайстауне, и, когда они пришли в Талл, мулбыл еще полон сил. Солнце зашло час назад, но стрелок продолжал идти,ориентируясь поначалу на отблески городских огней в небе, а потом — нанеестественно чистые звуки кабацкого пианино, на котором играли "Эй,Джуд". Дорога заметно расширилась, как река, вбирающая в себя притоки.Вдоль дороги стояли столбы с искровыми фонарями, но их свет давно умер.

Стрелок уже и не помнил, когда закончился лес. Теперь онсменился однообразным, унылым пейзажем прерий: безбрежные заброшенные поля,заросшие низким кустарником и тимофеевкой, жалкие лачуги, зловещие, брошенныепоместья, хранимые сумрачными, словно погруженными в тяжкие думы особняками,где, несомненно, водились демоны; покинутые всеми скособоченные хибары, откудалюди ушли либо по собственной воле, либо их вынудили уйти; редкую хижинупоселенца, оставшегося на месте, выдавало разве что одинокое мерцание точечкисвета во тьме по ночам, а днем — угрюмое, явно вырождающееся семейство, молчатрудившееся на своем чахлом поле. Здесь в основном сеяли кукурузу, и еще — бобыили горох. Случалось даже, что какая-нибудь отощавшая коровенка тупо таращиласьна стрелка сквозь прореху в ободранной покосившейся изгороди. Четыре раза мимопроехали почтовые кареты: две — навстречу, две — в ту же сторону, что истрелок. В обогнавших его каретах почти не было пассажиров; в тех, что катили вобратную сторону, к лесам на севере, народу было побольше. Иногда попадались ифермеры на своих шатких повозках. Они старательно отводили глаза, чтобы невстретиться взглядом со странником с револьверами.