Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Прижав рыбу лапами к валуну, выдра вытянула шею и потянула носом воздух. Но, очевидно, не почуяв никакой опасности, принялась за рыбу. Ела она быстро, выхватывала зубами у рыбы из спины большие куски и тут же глотала их. Через минуту от всей добычи осталась одна голова, которую зверь так же ловко разжевал и проглотил. Закончив трапезу, выдра поудобней уселась на камень и повернулась ко мне боком. Я увидел ее хвост и поразился его размерам: таким большим и толстым показался он мне. Вдруг выдра приподнялась и неожиданно повернула голову. Ее явно что-то встревожило. Мне захотелось узнать, что именно. Но я побоялся ее спугнуть, боялся пошевелиться и только скосил глаза. Над водой легкой тенью мелькнула парочка чирков и села у противоположного берега. Выдра на валуне мгновенно окаменела, в глазах у нее блеснули недобрые огоньки, она распласталась на камне и бесшумно, без единого всплеска сползла в воду. Я слышал от охотников, что этот прекрасный рыболов не против при случае полакомиться и утятиной. Но наблюдать за такой охотой мне не приходилось. А охота между тем уже началась. Об этом уже красноречиво говорили пузырьки воздуха, то и дело появлявшиеся на поверхности воды в направлении от валуна к сидящим чиркам. Вода в реке была мутная, как кофе с молоком, и как ухитрялся что-то различать в ней усатый зверь, мне было непонятно. Но курс он держал исключительно точно. И наверняка поужинал бы утятиной. Но в тот момент, когда до желанной добычи осталось не более двух метров, грохнул выстрел. Это над Петром протянул вальдшнеп. Чирки мгновенно поднялись в воздух, и выдра осталась ни с чем. Я думал, что она вынырнет, попробует искать добычу, но она так больше и не появилась на поверхности. Я подошел к самой воде, долго смотрел на ее гладкую поверхность, надеясь обнаружить хоть какие-то признаки выдры, но все было бесполезно. Зверь бесследно исчез, в прямом смысле канув в воду. Впрочем, очень скоро за спиной у меня снова раздалось знакомое хорканье, я моментально забыл о выдре, повернулся и тотчас увидел вальдшнепа. Он летел очень спокойно, опустив книзу свой длинный нос и лишь изредка взмахивая крыльями. Я принял его, как говорят охотники, на штык, выстрелил, понял, что попал, и, не ожидая, когда кулик упадет на землю, побежал ему навстречу. Я уже подвязывал свой трофей к патронташу, когда со стороны Петра прозвучал второй выстрел. Да, сегодня не в пример прошлому вечеру тяга была активной, мы вернулись с богатой добычей.
ГЛАВА 5
Мне предложили на выбор двух подсадных уток. Одну большую, очень спокойную, другую маленькую и злую. Едва я сунул к ней руку в корзину, она зашипела как змея и ущипнула меня в запястье. Но я все-таки выбрал ее. Она явно была живей, темпераментней.
На острове я первым делом нашел хороший кол, заточил его с одного конца, привязал к нему ногавку и полез за уткой. Подсадная забилась, подняла в корзине неимоверную возню, но я все-таки схватил ее за грудку, под крылья, и вытащил наружу. У меня на руках она моментально притихла и даже сунула голову мне под мышку.
— Ути-ути, ладушка! — Погладил я ее по спинке, пытаясь хоть как-нибудь добиться ее расположения. Но дикарка еще плотнее прижалась ко мне и еще глубже засунула свою голову мне под руку. Тогда я положил ее на колено, накинул ей на лапку ременную петельку и побрел в воду. Высадить я ее решил с таким расчетом, чтобы мой шалаш оказался между ней и восходящим солнцем. Есть в этом маленькая хитрость. Рассчитана она на то, что селезню, если он подсядет к утке, будет не так уж удобно приглядываться к шалашу. В какой-то степени солнышко помешает ему, а стало быть, и мне будет сподручней действовать.
Кол я воткнул в дно речки метрах в десяти от шалаша и высадил свою утку на воду. Она тотчас же ударила крыльями по воде и огласила спящий лес сердитым надсадистым криком.
«Однако горластая!» — не без удовольствия подумал я, вернулся на островок и не спеша залез в свой шалаш.
«Кря-кря-кря!» — не переставая, орала утка до тех пор, пока я устраивался в шалаше.
«Кря-кря-кря!» — неслось над сонным лесом, гулко раскатываясь над водой.
Но как только затих я, так успокоилась и моя подсадная. Следить за ней мешали сумерки. Сквозь частые ветки шалаша я видел только ее темный силуэт. Но по опыту других охот я знал, что она сейчас сжалась в комок и чутко прислушивается к моим движениям. Мне это не понравилось. По всем статьям ей полагалось заниматься своим туалетом, оправить клювом случайно помятые перышки, разгладить их, уложить, а закончив эти дела, приниматься за основную работу — звать селезней. Но подсадная не подавала ни малейших признаков жизни, и я невольно полез в карман, достал манок и положил его рядом с собой. Кто знает, могло и так случиться, что весь успех охоты будет зависеть только от него.
Заря между тем уже настолько разгорелась, что отчетливо стали видны и прибрежные кусты, и старая, наполовину затопленная лодка, и крутые обрывы подмытого водой берега. Был виден и бесконечно удалявшийся в сторону Чертова угла черный лес и сизая равнина поля, на котором мы охотились накануне. Я долго и пристально вглядывался в светлеющие дали, прислушивался к басовитому рокоту водопада, стекающего в речку с высокого правого берега, и незаметно для себя… задремал. Снизу меня грело мягкое преловатое сено, сверху надежно прикрывал овчинный полушубок, который я взял у жены Федора, дала себя знать уже вторая неспанная ночь и полное вынужденное бездействие. Веки мои отяжелели, я закрыл их, как мне показалось, только на минутку и провалился в черную бездну. Внешний мир перестал для меня существовать, я ничего не видел, не чувствовал, мысли мои оборвались, будто кто-то выключил сознание. И вдруг до меня донесся неистовый крик моей подсадной.
«Кря-кря-кря!» — кричала она, посылая в воздух призыв за призывом.
Я вздрогнул, открыл глаза и тотчас снова прищурил их от яркого света. Над лесом уже взошло солнце, и вода вокруг острова сверкала и лучилась десятками огненных