коридорному за то, что поднес тебе чемодан;

лифтеру за то, что нажал кнопку в лифте;

горничной за то, что убрала твой номер;

официанту за то, что подал тарелку;

всем остальным – по желанию, если они тебе понравятся.

Причем платить нужно деликатно. Деньги для горничной оставлять на тумбочке, для официанта – на столе. И только лифтер и коридорный, так и быть, примут чаевые в кулак.

Тонкий заскучал. Он выпросил у мамы триста долларов на хорошие краски, и еще по триста им с Ленкой выдал папа на карманные расходы. В России двести баксов – не самая маленькая месячная зарплата взрослого человека, а здесь как бы не пришлось все раздать на чаевые.

– Понял? – толкнула его Ленка.

– Понял: разоримся.

– Балбес! Я говорю, чтоб ты деньги в номере не забывал. Подумают, что для них оставлено, и стырят.

– Донт уорри, – по-английски сказала Жозефа. – К дьетям это не относится.

Тонкий обрадовался: куплю красочки!

Холл отеля смахивал на джунгли с небольшими пальмами, искусственным водопадом и настоящими обезьянами. Две обезьяны скакали по большой клетке, третья вольно восседала в кожаном кресле под пальмами. У обезьяны были фиолетовые волосы, золотая фикса и кожаные штаны, разорванные на коленке. Обезьяна курила толстенную сигару и читала газету – обезьяна тоже человек, ей без чтения скучно. Увидев туристическую группу, она вскочила, свернула свою газету и дала было стрекача, но не успела.

– Это же Патрик Питбуль! – крикнула Ленка так, что все обернулись. – Дай блокнот! – затормошила она Тонкого. – Автограф попрошу.

Тонкий дал, и Ленка побежала к обезьяне за автографом. Прочим туристам этот Питбуль был по барабану. Во всяком случае, больше никто не кинулся к обезьяне с блокнотом.

Тонкий пристроился в очередь к портье (надо же взять ключи от номера) и молча наблюдал, как Ленка на своем ломаном французском просит автограф, а Жозе-фу вертится рядом и переводит обезьяне, чего от нее хотят. Обезьяна затравленно улыбалась и черкала в Сашкином блокноте, Жозе-до-ре-ми-фа-соль строго косилась на Ленку. Она ей задаст, будь спок! Тридцать лет стажа работы с детьми – это вам не хухры-мухры! Интересно, обезьяна актер или певец? Сашка не знал никакого Патрика Питбуля, а спрашивать у Ленки бесполезно. Скажет: «Темный ты, Саня, от жизни отстал!» – и ничего не объяснит.

Портье записал Сашку в книгу, дал взамен ключик с биркой и на булькающем французском долго объяснял, куда надо идти, чтобы попасть в номер. Тонкий все понял, потому что объяснения сопровождались красноречивыми жестами. Ленку он ждать не стал, рассудив, что сестра не пропадет под присмотром Жозефы и обезьяны.

Среди пальм в вестибюле отыскался лифт, а в лифте – просторном, с зеркалами и диванчиком, – гарсон, человек, который нажимает кнопки для тех, кому лень. Тонкому нужен был пятый этаж, но как это будет по-французски? Поколебавшись, он показал пять пальцев и был понят.

В коридоре можно было бегать стометровку, если взять со всех гостей честное благородное слово сидеть в номерах запершись и не открывать дверей. Двери открывались наружу. Сашка это усвоил, когда на пути к своему номеру получил по лбу от какого-то темпераментного французского старикана. Старику не терпелось покинуть номер, и он со всей силы распахнул дверь, как раз когда Сашка проходил мимо.

– Ж’эспер-ке-же-не-ву-зэ-па-фэ-маль (надеюсь, я не ушиб вас), – пробормотал старик.

Тонкий лихорадочно залистал разговорник. Он понял, что перед ним извинились и теперь надо сказать что-то вроде: «Ничего страшного». Но пока он листал, старик испарился.

– Я же говорила, он уже наверху! – послышался Ленкин голос со стороны лифта. Сестренка и Жозе-фу наконец-то соизволили составить компанию Тонкому.

– О, старина! – умилилась гувернантка, войдя в номер.

Тонкий заглянул куда только можно, однако признаков старины не заметил. Две комнаты – в одной диван, в другой две кровати, – стенные шкафы, два стола, четыре стула, один телевизор и тумбочка-бар с зеркальной задней стенкой, чтобы напитков казалось больше. Стены такие гладкие, что, кажется, и мухе не за что удержаться. Все белое или салатовое с зелеными вставками для разнообразия. В России это называют «евроремонтом» и до сих пор считают писком моды. Где старина-то?

Оказалось, что старину Сашка держал в руке. Жозя показала ему свои ключи: от квартиры – обычный, а от подъезда – пластиковая карточка с магнитной полоской. Там, где бывает много людей и ключи то и дело теряются, давно уже ставят электронные замки. Их можно перепрограммировать, и карточка, попавшая в руки вора, перестанет работать.

Улыбаясь, гувернантка объяснила, почему ей не нравился такой прогресс в замкостроении: изнутри электронный замок отпирается простым нажатием кнопки. На него невозможно запереть воспитанника. А на обычный – запросто. Дурные предчувствия снова овладели Тонким.

Главный недостаток номера состоял в том, что в нем вместе с братом и сестрой поселилась домомучительница. Главное же достоинство – что эта самая домомучительница собиралась спать в одной комнате с Ленкой, предоставив вторую в полное распоряжение Тонкого. Но покой нам только снится. То есть в покое Сашку собирались оставить не раньше, чем ночью. А пока был вечер, и мадемуазель Жозе-фу усердно воспитывала брата с сестрой.

Сначала ей показалось, что воспитанники не слишком резво разбирают свои чемоданы. Фрёкен Бок, видимо, желая показаться демократичной, предложила делать это с песней. Русские песни, которые она выучила в самом начале своего трудового пути, уже давно вышли из моды. Так давно, что Тонкий с Ленкой их не знали. Пришлось разучивать. Самой сносной Тонкому показалась песенка про барабанщика. Он барабанил-барабанил, спать людям не давал и так всех достал, что его застрелили. Сашке понравилась концовка:

– И смолк наш юный барабанщик, его барабан замолчал! – бодренько напевал он, перекидывая в шкаф рубашки. Счастливый конец. Обнадеживающий. Спите спокойно, граждане, никто вам не помешает.

Жозефа довольно улыбалась и дирижировала пальцами. Ненормальная. Дальше – больше. Когда пришла пора обедать, Фрёкен Бок заставила не только мыть руки, но и переодеваться.

– Негигинично обедать в дорожьной одежде, – журчала она. – Знаите, сколько микрёбов на этом свитере?

Для убедительности Жозефа подергала Ленку за рукав (микробы, наверное, так и посыпались). Пришлось подчиниться. Думаете, все? Фигушки! После обеда Жозе-фу опять заставила воспитанников переодеваться, на этот раз к экскурсии. Тонкий не возражал. Он быстренько напялил то, что гувернантка сочла приличным, и полчаса топтался у двери, ожидая, пока переоденется Ленка. Сыщик приехал в командировку. Пускай Ленка смеется, мы еще зададим перцу этим похитителям печатей!

Ленка наконец переоделась, и воспитанники с гувернанткой во главе спустились к автобусу. Все уже собрались, только их и ждали. Гидра прошипела: «Опять опаздываете», – и дала водителю знак ехать.